Лед и фраки
Шрифт:
Михайло медленно осилил депешу.
— Так-с. Значит, дело будет. Теперь это уже верняк. Наши пройдут.
— Я слышал ответ, — качая головой, заметил радист, — командир «Большевика» сомневается насчет льдов. А сейчас ледокол крепко штормует.
— Этто што! Тут сомнений быть не может. Сказано — идти. Значит, придут. Будьте благонадежны. А тебе, земляк, это значит октябрины.
Князев повернулся к спящему Вылке:
— Эй, проснись-ка… Илья, а Илья… Вона, слышь, какие вести-то у земляка.
Вылка внимательно выслушал. Радостно улыбнулся, подняв всю желтую кожу щек
— Хороса, ай хороса!
Вдруг нахмурился.
— А ну как эти люди тикать станут… Эта не мозна.
— Да, вот это действительно задача. Сегодня дирижабль готов будет. Федер сказывает, что к вечеру пробу делать станут. А завтра, небось, на твоих родичей войной двинут. Как бы эту штуку сорвать, вот об чем речь.
— А ну как на цепоцку вязить? Али масины портить? Али ещо што? — предложил Вылка."
— Так они тебя к машинам и допустили, держи карман. Насчет цепки вот не знаю, но так полагаю, што ерундовое предложение. Как ты, земляк, располагаешь?
Оленных задумчиво мял депешу.
— Да, пожалуй, ничего не поделаете с этим. Разве только вот клапан цистерн открыть. Бензин выйдет. Тогда
тут на месте останемся. Самое же верное дело в уничтожении — спичка. Раз — и готово.
— Зигать? Эта мозна, — с живостью согласился Вылка.
— Нет, я так думаю, что это не пойдет… — возразил Князев. — Ин ладно, пока хватит с нас этих вестей, а как помешать, еще побалакаем. Ты, Федя, гони-кась радио в Москву, што, мол, об ихнем приказе мы, стало быть, известны и нынче станем принимать меры к препятствию буржуазным захватчикам чинить безобразия на советских территориях.
— И станем флагу втыкать, — добавил Вылка.
Когда Оленных ушел, Вылка еще долго о чем-то шептался с Михайлой.
Их беседу нарушил Зарсен:
— Алло, мистер Князев, мы завтра утром будем пробу делать. А днем, наверно, пойдем. Нужно приготовиться к подъему на дирижабль. Людей мало осталось, так вы ночью соберите здесь внизу все. Больного тоже приготовьте.
Последнее относилось к Литке. В отсутствие экспедиции он пришел в себя и стал узнавать окружающих. Только никак не мог припомнить, что с ним случилось.
Для Зарсена это было ошеломляющей новостью. Он старался подальше обходить палатку, где лежал больной.
Вылка, шепча, прильнул к самому уху Михайлы. Тот задумчиво кивал головой:
— Нет, Вылка, я так полагаю, что это зря.
Но Вылка упрямо помотал головой и нагнал Федора:
— Федор, кази всим людям на корабли, што мы с ими говорить зелаем. Пущай цириз полцаса сюды вниз вся придут.
— Я так полагаю, что зря с ними говорить, Илья, — заколебался Оленных, — лучше бы переждать, пока «Большевик» придет.
— Не, я знаю, — прищурился Илья. — Ты кази Билькин- су и Зарсен, сто мы желаем хоросо говорить перед, чем на самоетьку становищу летать станем.
Зарсен удивился такой просьбе, но согласился и разрешил всей команде сойти вниз.
Не меньше был удивлен и Михайло, когда Оленных передал ему желание Вылки и согласие Зарсена.
— Ты чево еще там затеял, Илька? — строго спросил он.
— А твоя какая дело?
— То ись как так? — удивился Князев.
— А так,
— Ин ладно, поглядим. Ну, тогда айда вниз.
Вылка отвел глаза:
— Ты лезай на низ с Федором. Я скора вниз приду.
— Ладно, только не мешкай. Людям, я чай, работать надо, — наставительно бурюнул Михайло.
Внизу оживленно беседовала уже вся команда. Первый раз за время «службы на «Графе Цеппелине» его экипажу приходилось присутствовать на митинге. Да вдобавок еще инициатором его, как выяснилось, явился советский дикарь. Люди со смехом обсуждали положение. Этот смех привлек внимание Билькинса, занимавшегося у себя в палатке дневниками. Он выглянул. Выяснив, в чем дело, энергично запротестовал:
— Я считаю, мистер Зарсен, все это совершенным безобразием. Если это шутка, то довольно неудачная.
— Не все ли равно, где людям отдыхать — наверху или здесь. А ведь это даже забавно — митинг на Земле Недоступности. Ха-ха! Не забудьте, мистер Билькинс, что мы ведь на советской территории. Здесь митинг является вполне законной штукой.
Билькинс только что собрался возразить, как вдруг общее внимание привлек слабый звук сверху. На краю трапа, ведущего к троссу подъемника, стоял вахтенный механик — единственный человек, оставшийся на дирижабле, кроме Вылки. Он ожесточенно размахивал руками и кричал что-то слабым, разбиваемым порывами легкого ветерка голосом. Прежде, чем кто-либо разобрал что-нибудь из того, что силился крикнуть механик, тот снова исчез внутри корабля. А через минуту, может быть, даже еще меньше, чем через минуту, под брюхом дирижабля, в том месте, куда сходились широкие рукава от бензинных цистерн, служащие для их мгновенного опорожнения в случае пожара, широкая струя бензина, сверкнув на солнце, каскадом устремилась вниз.
Облако бензина было на некотором расстоянии от дирижабля, как из нижнего люка выпал какой-то черный вертящийся комок. Он падал значительно быстрее массы бензина, и через неуловимую долю секунды нагнал распылившуюся струю летучей жидкости. И в тот самый момент, когда этот черный комок пронизал бензинное облако, коротко блеснуло красное пламя и раздался вслед за этим глухой звук взрыва. Вместо бензинного облака медленно расходилась по ветру черная туча густого тяжелого дыма. А черный комок, полыхая языками пламени, быстро приближался к земле.
5. Вылкино слово
Взрыв разбил общее оцепенение. Люди закричали и бестолково забегали. Тут снизу обратили внимание на то, что уже давно от носа дирижабля отделилась люлька, стремительно опускающаяся на землю. Из люльки выскочил механик. Дрожа, путаясь заплетающимися ногами, он подбежал к ошеломленному Зарсену:
— Вот, капитан, я кричал… Этот дикарь пытался проникнуть в коридор бензиновых цистерн с трубкой в зубах… Я думал, он пьян, и вытолкал его вон… Крикнул вам, чтобы прислали кого-нибудь наверх забрать его… А в это время… в это время он снова вошел в коридор, и я не успел отвести его руку от рычага главного аварийного клапана… Он выпустил весь бензин… я закричал, я ударил его по голове… Он упал в люк… его трубка в парах бензина, капи- хтан.