Лед и фраки
Шрифт:
Глянув на середину Золотого Рога, туда, где тяжелые маслянистые волны переходили в дробную рябь, Голицын внимательно присмотрелся к черному, утюгообразному кораблю. Когда на баке этого корабля мелькнуло белое пятно форменки, Владимир поспешно сложил ладони дудочкой и изо всей мочи протяжно крикнул.
— На-а «Большевике-е-е-еее»! — пронеслось по темной ряби.
Владимир помахал над головой фуражкой. Подождал. Крикнул еще раз. С тем же успехом. Беляк форменки на темном судне исчез, но шлюпки так и не было.
Владимир терпеливо уселся на огромный чугунный кнехт. Набил трубку, закурил. Шлюпки не
— Ходя-э!
Сразу несколько фигур, как на пружинах, вскочили в своих лодках. Курившие поспешно засунули трубки за матерчатые пояса широких синих штанов. Поднялся невероятный крик:
— Моя… ходи сюды!
— Моя, моя, товарыш!
— Товарыш, ходи сюды!.. Моя люцы юли-юли.
Владимир дал немного улечься крику и вопросительно
бросил:
— «Большевик» юли-юли десять копеек.
Снова поднялся крик. Все поголовно были согласны. Владимир прыгнул в ближнюю шампуньку:
— Катай на «Большевика»! Гривенник!
— Не мозна гривенник… двадцати копека, — с деловым видом возразил китаец, поспешно прилаживая кормовое весло.
— Ну и мазурик же ты, братец, — засмеялся Голицын и сделал движение выскочить обратно из лодки.
Китаец испуганно бросил весло и схватил Владимира за рукав.
— Ляна, ляна, — поспешно закивал он, — сиди, сиди. Десять копеек на «Больсевик» катать будем.
Он быстро загаланил кормовым веслом и шампунька, неуклюже переваливаясь с борта на борт, медленно пошла к середине бухты.
Огибая с кормы большой плоский корпус, прошли под размашистой вязью «Большевик». Накладная медь, надраенная до зеркала, ярко горела на солнце.
Владимир вручил китайцу тут же бережно увязанный в тряпочку гривенник и вбежал по трапу. Под спардеком столкнулся с лениво прогуливающимся вахтенным матросом.
— Ты что же, оглох, что ли? Из-за тебя гривенник выкидывать! — полусердито, полушутливо бросил Голицын.
Матрос не спеша вынул изо рта трубку и, сплевывая широкой струей за борт, пренебрежительно скосился:
— Ай адмирал недорезанный? А я ить думал — машинист.
— Ишь фря палубная… твоя власть. Погоди, ужо в море будем.
— Ин, ладна-а, — протянул матрос и, засунув руки в карманы широченных парусиновых штанов, не спеша зашлепал босыми ногами.
Владимир спустился к себе. Быстро переоделся в синюю робу. По дороге в машину заглянул к третьему механику:
— Как, Иван Ильич, окончательно двигаем?
— Сегодня к вечеру снимаемся с якоря. «Сам» приказывал команде после обеда на борту быть.
— Я вчерашний день с ребятами из гимеотдела виделся. Говорят, зряшное дело затеяли. Мало того, што поздно выходим. Льды в этом году наверху чертовские.
— Как бы не застрять.
— Ну, а что же, по-ихнему, «Ставрополь» и «Колыму» там так и бросить?
— Вот в том и вопрос: вытащим ли?
— Дуйте-ка вниз. Я сейчас приду. Надо сейчас с валом кончить, я вчерась глядел, ребята там у дейдвуда8 не совсем ладно затянули. Как бы бить не стало.
Работая внизу в туннеле гребного вала, Владимир не слышал даже полуденных склянок. Окликнули из машины ребята.
Быстро пообедав, вылез наверх. С берега один за другим подходили фансботы с возвращающейся командой. Матросы с медно-красными лицами, с выгоревшими до льняной бели волосами,
К часу дня прибыл командир. Старый ледокольный капитан Воронов.
Плотный, небольшого роста старик не по комплекции легко и быстро взошел по трапу. Шевеля седыми, коротко подстриженными усами, говорил раздельно, не спеша. Густой бас его уверенно перекатывался по царящему над палубой шуму.
К вечеру шум стих. Было доделано все. Командир собрал на просторном юте команду. Взобрался на брашпиль:
— Товарищи, нам предстоит тяжелый поход. Время для плавания в северных водах самое неподходящее. Но ведь нам с вами не впервой. Не правда ли? — улыбнулся он, глядя на безусые внимательные лица людей, тесно обступивших брашпиль. — Задача нелегкая, но нам нужно ее во что бы то ни стало выполнить. Два советских корабля застряли на обратном пути из устьев Лены. Мы должны привести их сюда. За себя нам бояться нечего. Даже если бы пришлось зазимовать. Дело не страшное. Судно отличное. И все-таки мы должны работать так, чтобы не зимовать. Зимовки не выдержат те суда. Предупреждаю, что мне придется в походе кое с кем из вас повоевать. Я говорю о тех, кто захочет в горячее время спать больше полувахты. Авралить будем вовсю. Тут уж ничего не поделаешь. Может быть, и померзнуть придется и поголодать. Но я думаю, что не ошибся, когда сказал командиру порта в ответ на сомнение в том, как мы примем приказ о таком позднем походе в Ледовитый океан. Да, так я ему сказал, что советские ледокольщики боятся только одного — сидеть без дела.
— Правильно-о-о! — взорвался крик молодых голосов.
— Качать, командира-а-а!..
Но Воронов отмахнулся:
— Постойте, товарищи, я не кончил…
Не сразу установилась шероховатая тишина. Оттуда и отсюда неслись придушенные возгласы. Их покрывали вразумительные хриповатые голоса стариков:
— Постойте, ребята… дайте договорить.
— Молчи, комса, успеешь наораться. У командира еще вся речь впереди.
Воротов шевельнул усами:
— Это верно, товарищи. Вся речь у меня еще впереди. — Командир собрал широкое красное лицо в морщины вокруг мясистого носа. У него это означало улыбку. — Я не успел еще поздравить вас с походом.
Воронов хотел соскочить с брашпиля, но его подхватили. Под свист и гам метнулось в воздух коренастое тело. Смешно растопырив руки, задравши короткие, крепкие ноги, Воронов подлетел над головами команды.
— У-р-р-р-аааа!.. — сорвалось с палубы «Большевика» и понеслось по тихой глади бухты.
— А ну, братва, — вырвался вдруг трубный голос боцмана, — расходись. Расходи-и-ись. Вахта и подвахта по кубрикам! В двадцать четыре заступать.
Топоча сапогами, рассыпались к трапам. Палуба опустела. Владимир подошел к фальшборту. Внизу тихо шлепала по борту вода. Изломанные волной, как иконописный меч архистратига Михаила, тянулись по черной воде блики из иллюминаторов. Со стороны Владивостока, от темной полосы тянущихся по берегу садов, доносились звуки оркестра. То глухие, стушеванные ветерком в один смятый напев, то ярко прорвавшиеся вслед за звонким голосом кларнета. С воды слышалась песня и сквозь нее иногда балалайка.