Лёд
Шрифт:
— Александр Александрович считает, что вы ледняк.
— Победоносцев?
— Но при втором прочтении я все же заметил, что вы написали тот текст таким образом, чтобы никак нельзя было утверждать: действительно ли хотели бы вы такого Царства Небытия?
— Прошу прощения, но что, собственно…
Тот вздрогнул, в глазу блеснула первая искра раздражения.
— Возможно, я и отдам вас охранке, — ответил граф, — а может, отошлю к родителю с амнистией, но, с какой бы пользой не решил вас употребить, вначале нужно ведь узнать инструмент, который держу в руках, правда?
Я-оноскривилось.
— Узнать человека…
— Сказали чего-то? —
— Я не ледняк, — произнесло резко, глядя ему прямо в глаза. — Но я и не оттепельник.
— Но верите в Историю подо Льдом. Так кто же вы тогда?
Кто? Закрыло на мгновение глаза от люстр и хрусталей, от чужого взгляда. Шестой день Мороза. Кто?
— Я… математик. Математик Истории, le Mathematicien de I'Histoire.
Граф Шульц-Зимний соединил ладони кончиками пальцев, оперев подбородок на больших пальцах. Сейчас он глядел из-под бровей, из-под высокого лба.
Слуги удалились из поля зрения. Если не считать дымов из кадильниц, ничто не заслоняло сибирского горизонта, чистого, покрытого звездами неба и снежных вихрей под ним, крутящихся в неспешных, радужно-цветных протуберанцах. Готическое кресло, скамеечка под ногами, твердый стул, кадильницы — я-оновисело здесь, над Краем Лютов, словно слова, произнесенные в абсолютной тишине.
— Три месяца, — сказал губернатор, — Успеете ли вы договориться с ним за три месяца?
— Если его найду.
— Господин Урьяш дал вам все карты и указания.
— Это уже не актуально, Ваше Сиятельство, так Дорог Мамонтов Батюшки Мороза вычислить нельзя.
— Почему же так?
— Их больше, чем он один. Самое малое, их трое, возможно — четверо.
— Отцов Морозов? — отшатнулся граф.
— Людей, которые во плоти сошли на Дороги Мамонтов. — Я-оновыпрямляло пальцы при отсчете [327] . — Аэростатный Немой. Некий Иван Тихонович Копыткин, бедный зимовник из секты мартыновцев-католиков. Филипп Филиппович Герославский. Возможно, Алистер Кроули. Это чернофизический процесс, а не божественное чудо.
327
В западных странах (так что, возможно, и в Польше начала века, не следует забывать, что большая часть страны находилась под Пруссией и Австро-Венгрией), при отсчете пальцы не загибают, как у нас, а выпрямляют — Прим перевод.
— Так, говорите, вам не удастся.
— Этого я не сказал. Ваше Сиятельство, что случилось с Каролем Богдановичем и Александром Черским?
Тот наморщил брови.
— С кем?
— Геологами, первыми описавшими Дороги Мамонтов.
— Это дело мне не известно. Спрашивайте у Франца Марковича.
— У меня такое подозрение… Ваше Сиятельство, простите, я буду говорить откровенно.
— Ты будешь говорить откровенно, даже если будешь говорить ложь.
Я-онооблегченно рассмеялось.
— Это правда! Даже, когда говорю ложь; в особенности — ложь. Но тут… Ваше Сиятельство не посвящает мне своего ценного времени на балу по случаю обручения дочки ради каприза господина Урьяша — но поскольку вас к тому принудила политическая необходимость. Ваше Сиятельство видит, что мне не нужны грязные деньги от Раппацкого; мне важен только отец. Вашему Сиятельству нужно время, и мне важно то же самое время. Три месяца, так. Догадываюсь, что имеется какой-то ультиматум из Петербурга, возможно, это работа агентовМоргана. Причины в данный момент значения не имеют. Ведь надо мной тоже висит меч. Ваше Сиятельство ведь знает про императорский контракт доктора Теслы.
Тот кивнул.
— Доктор Тесла — мой друг, — продолжало я-оно,не меняя тональности и не отводя глаз, что было сейчас крайне трудно, — но доктор Тесла предсказывает тотальную Оттепель и смерть Льда, и я верю, что ему это может удаться, потому что он такой человек, который сделал карьеру, достигая умом вещей, которые до него все признали невозможными. Ничто и никто его не удержит, я же не думаю, будто бы Ваше Сиятельство…
— Можете больше не говорить, приказ Его Императорского Величества.Здесь у доктора волос не упадет с головы.
— В тот-то и оно. Так вот, здесь очень четкая, математическая зависимость. Я ведь тоже не позволю сделать ему ничего плохого — и, вместе с тем…
— Вы должны спасать отца, так.
— И какой здесь для меня единственный способ? Императорское слово. Он отзовет Теслу, он запретит Оттепель и всяческую подобную направленную против Льда инженерию, и тогда же он оставит Вашему Сиятельству край в покое. Но, перед тем, как люты должны будут отступить в соответствии с политическим договором, нужно будет разделить Историю на куски. У вас осталось три месяца; у меня — время до Оттепели. Видите, мы имеем в виду то же самое, мы оба выгадываем на достижении одной и той же цели.
Губернатор медленно дышал сладким благовонием, склонившись в кресле набок; ордена на мундире поехали в сторону.
— Что я вижу — вижу, что вы чистосердечно лжете, — сказал он и резко поднял руку, как только я-онооткрыло рот, чтобы запротестовать. — Имел я дело с урожденными поляками: жулики величайшие — но открытость, до мозга костей, потому что всегда остается эта ваша гордость, эта глупая дерзость, от которой не можете избавиться даже перед лицом смертельной угрозы, так что в Лете любой мужик, что способен перед клиентом раболепствовать, легко вас вокруг пальца обводит. За то в Зиме — если бы мог, то все должности в Цитадели отдал бы полякам. «Аполитея», как же! — Он выпрямился в кресле. — Такой вот уговор у нас, под мое слово, будет: до конца января месяца тысяча девятьсот двадцать пятого года вы доставите доказательство договоренности с лютами; на это сейчас вы получите все официальные разрешения, людей из благовещенского полка, деньги на необходимые расходы, понятное дело — в разумных пределах, и временное приостановление всех приговоров по вашему отцу. Если в результате Г осударь Императорпозволит себя убедить, буду вам благодарен. Если нет… что же, тогда дело и так очутится за пределами моей власти.
— Доказательство, доказательство, — повторяло под носом. — Какое доказательство удовлетворит Его Императорское Величество? Так быстро Лед не отступит.
— Вы уверены?
— Я работаю у криофизиков Круппа, и знаю, какие скорости возможны в Морозе. Ваше Сиятельство, представьте Историю в виде горного ледника, сходящего по склону в долину.
Граф отпихнул табуреточку.
— Выходит — все напрасно, c'est la fin [328] .
328
Это конец (фр.)