Лёд

Дукай Яцек

— Я не понимаю, что происходит, Модест Павлович. Тут вы должны меня поддержать своими знаниями и интуицией.

— Хммм? — глянул тот из под седой гривы.

— Не такими ведь были их планы. Кода меня господин Урьяш в Министерстве Зимы по следу Отца Мороза пускал, они совершенно иначе все это планировали, к иным целям, иными тропами стремясь. А теперь — Урьяш ядом горючим плюющийся, и граф, повторяющий: «три месяца». Три месяца!

— Выходит — поменялось. Что в этом странного? Вам следует отделить политику от математики. Ведь мир не вокруг вас вращается, ни ради вашего добра, ни ради зла. Разумом не всегда проникнешь причины всех событий, что тебя касаются. Даже большинства из них. От этого только замешательство в мыслях можно получить: весь мир себе в голову запихнуть, чтобы там его самостоятельно на части разобрать, словно швейцарский хронометр, и, назад сложив, глядеть, почему его шестеренки крутятся именно так, как крутятся, почему он тикает. Вы разве не того хотели, нет?

— Я думал, что, по крайней мере, здесь, в Краю Льда…

— Что? Все познаете? — издевательски фыркнул старик.

Я-оноотрицательно покачало головой.

— Тесла с успехом провел демонстрацию Боевого Насоса. К Императору отправилась делегация Пирпонта Моргана, настраивающая его против Российско-Американской Компании Кругосветной Железной Дороги и против Шульца. Шульц давит теперь репрессиями. Подписан мир с Японией. Он не желал этого показать, но — три месяца! Модест Павлович, может ли император снять графа Шульца с иркутского генерал-губернаторства?

Адвокат неспокойно заерзал в своем кресле. К нему подскочил лакей. Кужменьцев оттолкнул его тростью.

— Император может все, — раздраженно буркнул он. Император — это император. Так?

— Да. Так.

— Не считаете же вы, будто подобный ультиматум, даже если Его Величество Николай Александрович и вправду его выставил, будет открыт публике. Когда придет письмо, отзывающее Тимофея Макаровича с поста, оно придет в последний момент, и граф уйдет с почетом, с похвалами, наверняка, с каким-то новым орденом. — Старик открыл табакерку, подсунул, чтобы угостить, отрицательно покачало головой. — Слишком много вы себе воображаете. Остыньте, Венедикт Филиппович.

— Но разве не в этом заключается дар познания? — рассеянно произнесло я-оно. —В уверенности одной-единственной правды среди всех возможных правд?

— Да бросьте вы наконец свою проклятую математику!

— Г аспадин Ярославский?

Я-онообернулось.

— Анна Тимофеевна просит ваше благородие в бальную залу, — произнес камердинер, не отрывая взгляда от ледяной, окрашенной Луной тайги.

— Ну, ну, ну, — засопел Кужменьцев и мощно чихнул.

Биттан фон Азенхофф глядел над прижатым к губам батистом, не слишком элегантно вытянувшись под мрачным портретом. Я-онотолько хлопало глазами. Камердинер ожидал в четверть-поклоне. Выхода не было, отправилось станцевать с дочкой генерал-губернатора.

Сотни людей в гигантской зале, огни, играющие радугами на телах, тканях, драгоценностях, вместо стен — звездный горизонт ночной Сибири; вместо пола — заснеженная земля Сибири, воздух, мерцающий тысячекратными отблесками красоты; а она, посреди всего этого — самая красивая, красавица в лилейно-золотистой белой кипени среди других красавиц еп grandes toilettes [334] , глядящие огромными глазами, не дыша, в неожиданной тишине — когда подошло, поклонилось и попросило mademoiselleШульц на танец.

334

Здесь: в замечательных нарядах (фр.)

Все громко вздохнули. Она же присела в книксене, принимая поданную руку, перчатка к перчатке. Захлопали веера. Музыканты издали первые такты мелодии, только я-онопонятия не имело, что это за танец, как под него двигаться. Вывело графинюшку на средину неба. Шелест платья с его нижними юбками, кружевами, взбитыми в весеннее облачко — кружил голову. Все глядели. Пот тек ручейком по голому черепу, посреди лба и вдоль носа. Девушка одарила жадной, капризной улыбкой. Сглотнуло слюну. Все смотрели.

— La Fils du Gel [335] , — шепнула она.

— La Fille de I'Hiver [336] .

Начался танец — танцевало.

— А вы вовсе даже и не холодный.

— Вам, мадемуазель, так лишь кажется. Я уже вас заморозил.

— Что?

— Сказки, mademoiselle,сказки; не надо в них верить.

— Похищаете людей в Лед, направляете их на Дороги Мамонтов, на лютах ездите.

335

Сын Мороза (фр.)

336

Дочка зимы (фр.)

— Когда пробьет полночь, вы проснетесь, вмерзшая в байкальскую льдину.

— Вы шутите!

— Вот, станцевали с Сыном Мороза, и все пропало.

Танцевало.

— Вы же ничего не сделаете плохого папе?

— Я? Господину графу?

— Не делайте ему ничего плохого, я вас прошу.

— Да что вы! Револьвер был не для него. У меня есть враги.

— Ах! Но ведь не папа!

— Ваш папа ко мне весьма даже милостив.

Танцевало.

— Почему вы закрываете глаза?

— Оказывается, я боюсь высоты.

— Тогда, зачем глядеть вниз?

— Чтобы не оттоптать ваши ножки.

— Так с закрытыми глазами — оно ведь даже труднее.

— Что я могу сказать, у меня все в голове кружится, когда с вами танцую.

— Какой вы забавный!

Танцевало.

— Ведь вы уже обручились, правда?

— Это так, папа наговорился, обцеловали нас тетушки, кузины, вы бы видели…! Вы не видели?

— И ваш жених не будет на меня злиться?

— Будет!

— Ой! Мне нужно бежать?

— Вы не убежите.

— Нет?

— Нет.

— Откуда вы знаете подобные вещи?

— Вы злитесь на Аннушку?

— А вы любите играть в бильярд людскими характерами, так? Воистину, Дочка Зимы!

— Вы сердитесь…

— Ведь вы же не знаете другого мира, других людей! Магнит к магниту, вода на огонь, холерик на сангвиника, страх на страх, гордыня на зависть…