Лёд
Шрифт:
— Так мне собираться?
— Понимаете, только на первые несколько дней, пока все не успокоится; а потом Модест Павлович направит письма, выяснит все по официальной линии — ведь сейчас, любая стычка с солдатами, так и пулю в лоб схлопотать можно. Зачем фортуну дразнить?
— Похоже, вы не слишком четко все это видите, — прошипело я-онорезче, чем собиралось. — Шульц было моим защитником, это Шульц дал мне и моему отцу свободные паспорта, это он думал мною с лютами воспользоваться; Богом клянусь, это он меня вообще сюда направил! После смерти Шульца я всего лишь падаль меж волками.
— Так вы считаете, что отсюда и та сплетня про приказ об аресте…?
Вошел слуга.
— Господин директор Поченгло к пану Герославскому.
Белицкий вопросительно пыхнул из своей трубочки. Только развело руки: неожиданность.
Порфирий Поченгло не желал заходить в салон. Он всего лишь переступил порог на втором этаже. Не снял ни шапки, ни мираже-стекольных очков, разве что расстегнул шубу и стащил с рук рукавицы и нервно бил этими рукавицами по ладони.
Быстро пожав руку, прямо с порога плюнул кровью:
— Губернатора зарезали.
— Знаем.
— Знаете? — Директор вздохнул. — Ага, знаете. Потому что, видите ли, пришел приказ об отставке…
— Знаем.
В очках Поченгло всколыхнулись масляные калейдоскопы.
— Пан Бенедикт, а вот скажите нам, не ваша ли это работа.
— Что?
— Слава Богу! — Только теперь стащил он очки, слегка улыбнулся. Под ястребиными бровями каплями жидкого серебра поблескивали светени. Лицо его, снова небритое, было покрыто какими-то струпьями, коростой, словно он только что прибыл из какой-то самой морозной сибирской глуши. — Я приехал вас предупредить, но, раз вы уже знаете… Вы уже упаковались? Могу забрать вас своими санями. Правда, та дорога, через Харбин, в данный момент, скорее всего, невозможна, да и Транссибом тоже, станут проверять каждого по отдельности, но как-то…
— Так на меня уже имеется ордер?
— Господи Божке мой, пан Бенедикт, они же по вашей рекомендации туда вошли!
— Что?
— По вашей визитной карточке, с вашими собственноручными рекомендациями губернатору Шульцу!
Я-онооперлось о стенку. Мамонты пробежали галопом под фундаментами дома, все затряслось, секунда, две, я- ононе могло прийти в себя; Поченгло позвал слуг, уселось на принесенном стуле.
— Шембух, — шепнуло, когда кровь вернулась в голову.
— Pardon?
— Шембух, Гейст. И неужто вся эта иркутская шелупонь осмелилась против генерал-губернатора…
Пан Поченгло явно смутился.
— Ну, дорогой мой пан Бенедикт, по правде все выглядит не так.
Сфокусировало взгляд на его обмороженном, покрытом отьметом лице, на его глазах, отражающих странное впечатление стыда-радости.
— Но ведь он еще дышит, так? — спросило тихо.
Тот утвердительно качнул головой.
— Три раны, множество крови, все молятся, даст Бог — выживет.
— Вы тоже — молитесь; вы, областники,сторонники отделения, молитесь крепче всего.
Поченгло отвел глаза к лампе, переступил с ноги на ногу, сбивая мерзлый снег с сапог.
— Да что же это такое, — глухо воскликнуло я-оно, —что всегда прибегаете со стыдом своим, с угрызениями совести и желанием сатисфакции — post factum,когда все злое сделали до конца! Вот тогда — друзья-приятели! Вот тогда — хоть к ране приложи! Только вначале — эту рану вы собственной рукой нанесете.
— Вы же знаете, что договор между нами с моей стороны был самым откровенным: вы договариваетесь относительно Оттепели с лютами, как и было говорено — здесь Лето, в Европе — Зима, я же вас безопасно переправляю в Америку.
— Откровенным и душевным. Но с самого начала, с того заседания Клуба Сломанной Копейки, а то и еще раньше, еще во время своих сибирских вояжей вы точно так же, от души, работали ради триумфа областнической идеи, только совершенно иным путем. Заговоры, так! Заговоры, словно швейцарские часы — в один только момент времени и в единственном месте на Земле, где заговоры возможны по-настоящему: здесь, подо Льдом! И не следует кивать, — нацелило в директора пальцем, — я вижу!
Я-ононачало считать.
— Успех мирного договора князя Блуцкого. А затем! Конец морской блокады. А затем! Возобновление торговли Сибири с Америкой; воскрешение Российско-Американской Компании, возврат к строительству Туннеля на Аляску. А затем! Резкое падение цен стали на биржах с другого берега Тихого океана. А затем! Паника в голове Дж. П. Моргана и безжалостные приказы его агентам в Москве и Петербурге, миллионы на взятки. А затем! А затем! Расчет Порфирия Поченгло и его областников:вовсе даже не торпедировать миссию Моргана — но помочь ему, именно помочь, как только можно, в деле очернения генерал-губернатора перед царем.
…Математика характера! Алгоритмика Истории! Уголовное преступление Льда! Столь же надежное, как дважды два — четыре, как дедуктивный вывод Шерлока Холмса! Вы лично знакомы с графом Шульцем, вам знакома единоправда графа. Что сделает Шульц, без каких-либо оснований обвиненный царем в измене и сброшенный со своего сибирского трона, изгнанный из царства зимназа?
— Ну, тут бабка надвое ворожила, — буркнул директор.
— Выходит, столкновение. Но довольно легко вычисляемое в обоих вариантах. Такой это человек! Загнанный под стенку, ввергнутый в ложь, в несправедливость — поддастся ли он? Или же, все-таки объявит независимость Сибири? И тогда областники на коне!
…Вы не подумали лишь о том, что царь тоже прикроется. Шембух, ха! Шембух, Гейст, как же! Это не против них шла игра, а против самого царя! Его приказы здесь Министерство Зимы и Третье Отделение ввели в ледовый заговор, именно он меня макнул рожей в политику. — Я-ономрачно оскалилось. — В каких-то иркутских интригах между одним и другим чиновником еще можно было рассчитывать на какого-то человека — вот только что я могу против Императора Всероссийского.
Пан Поченгло поглядел с превосходством.