Лэд
Шрифт:
Шварц судорожно подскочил на ноги.
— Оставайся на месте! — велел ему Маклэй. — Мы не станем просить усталого и раненого человека помогать нам в поисках. — Обернувшись к Хозяину, Судья добавил: — Пожалуй, одному из нас придется посторожить его, пока второй ищет овец. Хочешь, я…
— В этом нет нужды, — сказал Хозяин. — Лэд!
Колли с готовностью шагнул вперед, а Шварц с не меньшей готовностью отступил назад.
— Стереги! — приказал псу Хозяин. — Стереги его!
Это была команда, которую Лэд хорошо изучил — Хозяйка и Хозяин нередко оставляли его караулить машину или выполнять роль охранника при иной ценной вещи. Он понял. Пес бы предпочел разобраться
— Только не двигайся! — предупредил Хозяин пленника. — И тогда, может быть, он тебя не тронет. Но стоит тебе шевельнуться, и он точно тебя растерзает. Стереги, Лэд!
Маклэй и Хозяин оставили пленника и стражника, а сами при свете фонариков отправились на осмотр места происшествия. Это была небольшая пустошь, затерянная посреди болота, до дороги отсюда было не менее мили. Люди здесь бывали крайне редко, если не считать охотничьего сезона.
Очень скоро жалобное «бе-е-е» привело Маклэя и Хозяина на левый склон бугра, к густым зарослям из березок и ольхи. Они стали обходить заросли по краю, пока не нашли между тонкими стволами узкий проход. На ветках на высоте нескольких футов от земли белели клочки шерсти.
Протиснувшись друг за другом в проход, мужчины нашли то, что искали.
Посреди густых зарослей была расчищена площадка. На ней установили грубо сплетенную из веток загородку площадью не более девяти квадратных футов. В этой загородке теснилось шесть овец.
Перепуганное блеяние из глубины зарослей открыло местонахождение той овцы, которую Шварц принес со скотного двора этой ночью и которую ему пришлось бросить, не дотащив до загородки, из-за нападения Лэда. Рядом с плетнем валялась разбитая керосиновая лампа.
— Живая овца на рынке в Патерсоне стоит двенадцать с половиной долларов, — размышлял вслух Хозяин, пока Маклэй дивился находкам. — В этой загородке овец на семьдесят пять долларов, и к утру их стало бы на три больше — если бы мы не помешали герру Шварцу в его сверхурочных трудах. Ради того, чтобы заполучить три овцы за ночь — и бросить подозрения на Лэда, не жалко было каждый раз искромсать горло четвертой. Но только кромсал он слишком правильно. Раны у него получились недостаточно рваными. Это стало для меня первой подсказкой. А второй — то, что недостающие овцы как сквозь землю проваливались. Понимаешь, он, наверное…
— Но, — перебил его потрясенный Маклэй, — почему четыре каждую ночь? Почему…
— Ты же видел, как много времени у него ушло, чтобы принести сюда одну овцу, — ответил Хозяин. — Шварц не смел приступать к делу, пока Ромейны не улягутся, а нужно было еще успеть «застукать» Лэда за убийством овцы до того, как проснется Титус. Прятать овец поближе он не мог, ведь Титус оба дня посвятил их поискам. Вероятно, Шварц хотел дождаться, когда его загон наполнится под завязку. Тогда он взял бы выходной, якобы желая навестить родственников. А сам погнал бы свое чудное стадо через лес на Риджвудскую дорогу и дальше в Патерсон, на рынок. Неплохую комбинацию он придумал.
— Но все-таки, — пытался разобраться Маклэй на пути обратно, туда, где Лэд нес свой караул. — По-моему, ты сильно рисковал, поставив тысячу долларов и жизнь Лэда на то, что Шварц все повторит в ближайшие двадцать четыре часа. Он мог бы переждать день или два, до тех пор, пока…
— Нет, — возразил Хозяин. — Он ни за что не стал бы ждать. Видишь ли, я не был на сто процентов уверен, замешан в этом деле Шварц или Ромейн — или даже оба. Поэтому я установил ловушку о двух концах. Если это был
— Умно ты все предусмотрел, — восхитился Маклэй. — Чертовски умно, старик!
— Это все моя жена придумала, — напомнил ему Хозяин. — Конечно, я не стану спорить с тем, что умен, но весь мой ум (как и все деньги у многих мужчин) — от жены. Пойдем, Лэд! Герра Шварца ты постережешь, идя за ним следом. Мы собираемся завершить эту ночную рыбалку неожиданным визитом к дорогому и разлюбезному нашему мистеру Ромейну. Надеюсь, фонарики не разрядятся раньше времени, и я хорошо рассмотрю удивление на его лице, когда он нас увидит.
Глава одиннадцатая
Волчок
На стене в кабинете Хозяина висела длинная полка, на которой блестели и переливались серебряные кубки различных форм и размеров. Все эти награды завоевали две из трех колли, проживавших в Усадьбе.
Над полкой висели две огромные рамы. В центре каждой помещалось по одной маленькой фотографии колли, ниже тянулась родословная. Оба перечня пестрели красными буквами, которыми отмечаются имена чемпионов. Все остальное пространство внутри каждой рамы заполняли синие ленты — причем наименее значимыми и в одной, и в другой раме были почти случайные ленточки за звание «Резервный победитель». С верхних планок рамы от края до края были увешаны медалями.
Все эти кубки, медали и ленты принадлежали Лэду и Брюсу. (Это были их «домашние» имена. Официальные титулы, указанные в реестре Американского Клуба Собаководов, были гораздо внушительнее и гораздо утомительнее для произношения.)
Лэд старел. Его правление в Усадьбе подходило к естественному завершению. Морда пса стала почти белоснежной, а в его когда-то грациозной фигуре все сильнее сказывалась тяжесть прожитых лет. На местных собачьих выставках он больше не мог соперничать ни красотой, ни осанкой с более молодыми колли, хотя когда-то ему не было равных.
Брюс — Ювелир из «Солнечного берега» — был шестью годами младше Лэда. Он щеголял рыжевато-коричневой шубой и отличался королевской статью. Это был пес безупречный телом и характером, такой же великолепный, как датские доги, которых любили изображать на монарших портретах художники прошлого.
Третьим колли в Усадьбе был сын Лэда, Волчок. Но за ним не числилось ни одного кубка, ни одной ленточки — даже на самой маленькой и незначительной выставке не получил бы он признания.
Ибо Волчка относили к колли только из вежливости. Его происхождение было столь же чистым, как у любого чемпиона, но он принадлежал к числу тех неудачников, которых можно найти почти в каждом помете: наследников какого-то давно забытого предка, у которого все признаки породы были дефектны. Даже славная родословная Лэда, его отца, не могла изменить того факта, что Волчок был тем, кем он был: собакой, у которой не было ни единой физической черты, которая соответствовала бы стандартам породы колли.