Лэд
Шрифт:
Пока он водил по траве рукой, кто-то схватил его за щиколотку. В паническом ужасе человек завопил и прыгнул в воду. Только потом, обернувшись, он понял, что произошло.
Волчок, не в силах встать, прополз несколько футов от того места, где упал, и в последний раз вонзил зубы в плоть врага.
Вор опять взвел пистолет и выстрелил в распростертую собаку, потом забрался в лодку и погреб прочь с отчаянной скоростью. Как раз в это время оглушительный лай оповестил всех, что из дома выпустили Лэда и Брюса. Они понеслись через газон, за ними бежал Хозяин.
Но частые удары весел
Волчок лежал на боку, по пояс в воде. Он не мог встать, чтобы, как обычно, броситься навстречу Мальчику, который прибежал сразу вслед за Хозяином, отважно сжимая в руке целевую винтовку. Но пес все-таки помахал хвостом в слабом приветствии, потом кинул взгляд на темное озеро и ощерился.
По счастью, пуля царапнула череп Волчка и потом прошла вдоль передней лапы, вызвав кровотечение и онемение. Выстрелы не причинили собаке такого вреда, который не исправила бы неделя хорошего ухода.
Следы на траве и отравленное мясо на крыльце рассказали свою историю, которую дополнили комплект воровского инструмента и резиновая перчатка, найденные в нижней части газона. Хозяин засел за телефон.
На рассвете к одному доктору, принимавшему пациентов в трех милях от Усадьбы, обратился человек в рваной и грязной одежде с просьбой обработать полдюжины собачьих укусов, которые он, по его словам, получил после встречи со стаей бродячих собак на большаке. К моменту, когда все раны были перевязаны, к тому же доктору прибыл шериф с двумя помощниками и взял на себя дальнейшую заботу о покусанном человеке. В кармане последнего обнаружили револьвер и родную сестру резиновой перчатки, потерянной на газоне Усадьбы.
— Вы… вы не пускали Волчка ни на одну выставку и не дали ему выиграть хотя бы один кубок, — всхлипывал Мальчик, пока Хозяин занимался ранами пса, — а он сберег для вас все награды, которые получили другие собаки!
Три дня спустя Хозяин вернулся домой после поездки в город и направился прямо в комнату Мальчика. Там на ковре возлежал выздоравливающий Волчок, а Мальчик сидел рядом и гладил его перевязанную голову.
— Волчок, — торжественно начал Хозяин, — я тут поговорил с несколькими знакомыми. И мы все согласились…
— С чем согласились? — спросил Мальчик, в некотором удивлении глядя на отца.
Хозяин прочистил горло и продолжил:
— Мы согласились, что трофейная полка в моем кабинете пока недостаточно заполнена кубками. Поэтому было решено добавить к нашей коллекции еще один. Хочешь посмотреть на него, сын?
И Хозяин достал из-за спины блестящий серебряный кубок — один из самых больших и нарядных из всех, виденных Мальчиком, крупнее даже, чем кубок Брюса «Лучшая собака».
Мальчик взял кубок из протянутой руки отца.
— Кто его выиграл? — спросил он. — И за что? Разве мы уже не получили все кубки, которые завоевали на выставках? Или это…
Из груди Мальчика вырвался изумленный возглас — он увидел надпись на большом кубке. Обняв одной рукой Волчка, он зачитал эту надпись вслух, запинаясь от восторга:
— «Кубок героя. Награждается Волчок, победитель всех, кто бы ни заявился».
Глава
День Битвы
Это правдивая история о последнем великом приключении Лэда.
Он уже и не помнил, сколько лет длилось его царствование. Он правил Усадьбой от границы до границы, от дороги до озера. Его подданными были многие чистопородные колли и бесчисленное количество иных животных и птиц Малого народца, населявшего Усадьбу. Для всех них он был благородным и милосердным правителем.
Другие собаки Усадьбы признавали лидерство Лэда — признавали без возражений. Никому из них, например, и в голову не пришло бы пройти в дверь прежде Лэда — как не придет в голову ни одному придворному оттеснить своего сюзерена на пути в тронный зал. Точно так же никто не претендовал на «пещеру» под пианино, которая более десяти лет служила Лэду излюбленным местом отдыха.
Велик был Лэд. А теперь он стал еще и стар — очень стар.
Ему исполнилось тринадцать лет, что равнозначно семидесяти годам человеческого возраста. Удлиненные, четкие линии его тела стерлись под обвисшей плотью. Он бесспорно отяжелел. Когда приходилось быстро бежать, он слегка переваливался с боку на бок и уже не мог бегать так же быстро или так же долго, как в былые времена. Одышкой или астмой он еще не страдал, но после бодрой пятимильной прогулки его неуклонно тянуло полежать часик-другой.
Лэд ни за что бы не признался даже самому себе, что возраст становится для него жестокой помехой. И поэтому он старался делать то же, что делал всегда — пока на него смотрели Хозяйка или Хозяин. Но оставаясь один или среди других собак, он воздерживался от любого шага, который не был строго необходим, и много спал.
Тем не менее Лэд был, что называется, крепким стариком. Он не утратил ни капли своего боевого духа и почти сверхъестественного интеллекта. Если не считать засеребрившегося носа — а это первый внешний признак старения у собаки, — его морда и голова оставались классически юными, как раньше. Такими же были и его абсурдно маленькие передние лапы — единственная его слабость, предмет бесконечного тщеславия: на них он тратил по нескольку часов в день, вылизывая до белоснежной чистоты.
Когда Хозяйка или Хозяин возвращались после даже непродолжительного отсутствия, он по-прежнему выскакивал из дому с безудержно громким лаем, который приберегал в качестве приветствия только для двух своих божеств. Он по-прежнему восторженно подпрыгивал при первом же намеке одного из них на веселую возню. Но любая физическая нагрузка была для него… нагрузкой. И все это видели, несмотря на доблестные усилия Лэда вести себя как в молодости.
Он перестал водить остальных собак в стремительные вылазки в лес за зайцами. Поскольку Лэд больше не в силах был равняться с другими сородичами в скорости, он предоставлял им отправляться на эти утомительные экскурсии без него, а сам удовольствовался редкими степенными прогулками в одиночестве по тем местам, где когда-то несся первым, и лениво перебирал лапами с благодушным достоинством какого-нибудь пухлого, краснощекого, пожилого сквайра, обходящего свои владения.