Лед
Шрифт:
— Принимать надо по одной капсуле, максимум четыре в день. Прочтите надпись на упаковке.
— Спасибо.
На несколько секунд Сервас целиком погрузился в изучение руководства. Мигрень раздирала голову, особенно болело за глазами. Глоток холодной воды приятно разлился по горлу. Мартен взмок, рубашка под пальто прилипла к спине. Наверняка поднялась температура. Его знобило, да и в кабинете было нежарко. Индикатор кондиционера показывал двадцать три градуса. Перед глазами стояла картинка на экране компьютера: насильник подвергается насилию приборов, зондов, электронной аппаратуры. К горлу Серваса подкатила горечь желчи.
— Нам необходимо посетить сектор А, — сказал он, поставив на стол стакан.
Сервас хотел произнести это твердым и решительным голосом, но из-за боли в горле получился какой-то
— Это действительно так важно? — Взгляд психиатра украдкой задержался на судебном следователе, сидевшем слева, словно ища поддержки.
— Да, — немедленно отозвался Конфьян, повернувшись к остальным. — Действительно ли нам нужно?
— Я полагаю, да, — прервал его Сервас. — Обязан сообщить вам одну вещь, которая должна остаться между нами, — сказал он, обращаясь к Ксавье. — Но может быть, вы и сами уже знаете…
Он перевел взгляд на молодого следователя. Несколько мгновений оба молча изучали друг друга. Потом глаза Серваса скользнули с Конфьяна на Циглер, и он успел прочесть безмолвное послание. Мол, полегче, не спеши.
— О чем вы? — спросил Ксавье.
Сервас откашлялся. Лекарство подействует не сразу. Виски зажало как тисками.
— Мы обнаружили ДНК одного из пациентов… там же, где был убит конь месье Ломбара, на верхней площадке фуникулера. ДНК Юлиана Гиртмана.
— Господи! Не может быть! — Глаза Ксавье широко открылись.
— Вы понимаете, что это означает?
Психиатр потерянно взглянул на Конфьяна и опустил голову. Его потрясение явно не было наигранным. Он не знал.
— Это означает, что Гиртман сам побывал наверху в ночь убийства либо там оказался некто, имевший доступ к его слюне, — безжалостно продолжил Сервас. — В любом случае все говорит о том, что кто-то из вашего института, Гиртман или нет, но замешан в этом деле, доктор Ксавье.
15
— Боже мой, это кошмар, — прошептал Ксавье и посмотрел на всех затравленным взглядом. — Мой предшественник, доктор Варнье, столько боролся, чтобы открыть институт. Не сомневайтесь, у этого проекта противников было предостаточно. Они никуда не делись, всегда готовы снова поднять голос. Есть люди, которые считают, что преступникам место в тюрьме, они против пребывания таких субъектов в долине. Если принять это во внимание, то теперь под угрозой оказывается само существование института. — Ксавье снял свои необычные красные очки, вытащил из кармана платок и принялся их до блеска протирать. — Людям, которые оказались здесь, больше некуда деваться. Наш институт — их последнее прибежище. Дальше — ничего. Таких людей не смогут принять ни обычные психиатрические клиники, ни тюрьмы. Во всей Франции всего пять учреждений для сложных больных, и в своей специфике наш институт — единственное из них. Каждый год мы получаем десятки заявок на прием больных. Это авторы так называемых жестких детективов, признанные невменяемыми, те, у кого распад личности достиг таких масштабов, что их не могут содержать в тюрьмах, либо опасные психотики, с которыми не справляются обычные клиники. Есть и другие обращения. Куда же денут всех этих больных, если нас закроют? — Он все быстрее тер стекла очков. — Я вам говорил, что в этих краях уже тридцать лет притесняют психиатрию в интересах рентабельности и бюджета. Местному департаменту институт стоит дорого. Разумеется, в отличие от других медицинских учреждений он представляет собой единицу международного масштаба и частично финансируется Европейским сообществом. Но только частично. В Брюсселе тоже немало тех, кто косо смотрит на подобный эксперимент.
— Мы не собираемся предавать эту информацию огласке, — уточнил Сервас.
Психиатр с сомнением поглядел на него.
— Рано или поздно, но она все равно расползется. Как же вы сможете не оглашать результаты следствия?
Сервас знал, что он прав.
— Выход только один, — вмешался Конфьян. — Мы должны разобраться в этой ситуации как можно скорее, пока не появилась пресса и не пустила в ход самые невероятные сплетни. Если нам удастся выяснить, кто из твоих сотрудников причастен
— Я хотел бы сам произвести небольшое расследование. Сделаю все, что смогу, чтобы вам помочь, — согласно кивнул психиатр.
— А пока можем мы заглянуть в сектор А? — спросил Сервас.
— Я вас провожу. — Ксавье поднялся.
Она сидела за своим столом, не двигаясь и затаив дыхание…
Голоса и движения в соседнем кабинете были слышны так ясно, будто говорили здесь, рядом с ней. Например, голос следователя, человека опустошенного, находящегося в постоянном стрессе. Нагрузки явно чрезмерны. Он хорошо держит удар, но надолго ли его хватит? Каждое произнесенное им слово огненными буквами впечаталось в мозг Дианы. Она ничего не поняла в истории с лошадью, зато прекрасно усвоила, что на месте преступления обнаружили следы ДНК Гиртмана. Полиция подозревает, что в этом деле замешан кто-то из института.
Убитый конь, погибший аптекарь, подозрение, павшее на институт…
Ей было неспокойно, и на этот раз возникло чувство, что вот-вот что-то проклюнется, выйдет на свет божий какая-то мысль. Неуемное любопытство… Вновь всплыло воспоминание о тени, проскользнувшей ночью мимо ее двери. Когда Диана была еще студенткой, ее по ночам часто будил голос мужчины, который всячески старался напугать девушку, жившую за тонкой переборкой в соседней комнате.
Он являлся каждую ночь, когда Диана уже засыпала, и в одних и тех же выражениях, тихим, но раскатистым голосом угрожал убить, изуродовать, превратить ее жизнь в ад. Потом хлопала дверь, в коридоре слышались удаляющиеся шаги. В темноте раздавались только приглушенные рыдания соседки, как печальное эхо тысячи других страданий и одиночеств в тиши ночного города.
Она не знала, кто этот мужчина, голос ей был незнаком. Да и с девушкой, жившей по соседству, она обменивалась только вежливыми «добрый день» и «добрый вечер» да изредка перебрасывалась парой слов в коридоре. Она знала, что соседку зовут Оттилия, она учится на экономическом и готовится к экзамену в магистратуру. Иногда девушка выходила с бородатым студентом в очках, но большую часть времени проводила одна. Никаких шумных компаний, звонков родителям.
Диана не могла вмешиваться в чужие дела, ее это не касалось. Но однажды ночью она не удержалась и пошла следом за мужчиной, когда тот вышел из соседней комнаты. Выяснилось, что он живет в прелестном маленьком особняке, женат, у него двое детей пяти и семи лет. Тут можно было бы и остановиться. Но она продолжала за ним наблюдать в свободное время. Следуя за этим мужчиной, как нитка за иголкой, она добыла кучу информации. Он был директором супермаркета, играл на скачках и тайно делал покупки в «Глобусе», сети конкурирующих магазинов. Ей удалось выяснить, что он давно знал Оттилию, поскольку она работала у него в супермаркете, чтобы оплачивать учебу, и что девушка была от него беременна. Отсюда и все угрозы. Он хотел, чтобы она сделала аборт. Кроме Оттилии у него была еще любовница, тридцатилетняя кассирша, которая глядела на клиентов с презрением и все время с чавканьем жевала резинку. Совсем как в песне Брюса Спрингстина «Я влюблен в королеву супермаркета». Однажды вечером Диана напечатала на компьютере анонимное письмо и подсунула его соседке под дверь. Там была всего одна фраза: «Он никогда не бросит свою жену». Прошел месяц, и она узнала, что Оттилия все-таки сделала аборт на двенадцатой неделе беременности, то есть буквально за несколько дней до истечения срока, когда эта процедура разрешена швейцарским законом.
Диана много раз задавала себе вопрос, не была ли эта потребность вмешиваться в чужие дела результатом того, что она выросла в семье, где недомолвки и замалчивания занимали гораздо больше места, чем стремление разделить с другим мысли и чувства. Интересно, а ее отец, кальвинист строгих правил, изменял матери? Она прекрасно знала, что среди скромных и тихих мужчин, наносивших матери визиты, были и такие, кто пользовался ее богатым воображением и питал ее навек угасшие надежды.
Диана вздрогнула. Что же здесь произошло? Пытаясь связать воедино всю информацию, которой располагала, она вдруг почувствовала нарастающую тревогу.