Леденящая жажда
Шрифт:
Это, конечно, была безумная затея — целиком положиться на эту версию. Но Док почему-то был уверен, что Ахмет придет именно на водозаборы.
Не обязательно на этот. Их в городе было несколько. Но Доку поверили. И теперь на каждом водозаборе дежурили люди.
Трубач выбрал тот, который уже пришел в упадок, потому что его техника устарела, очистные сооружения развалились, ими пользовались только в крайних ситуациях.
И вообще, может быть, никто сюда уже больше не придет. Может, Ахмета уже задержали бесчисленные
Но Трубач упорно ждал. Его жаждущая справедливости натура не находила покоя.
Он снова и снова вспоминал сестру, свою школьную любовь Сашку, людей, умиравших на улицах Глазова, Муху, который лежит в больнице и все никак не придет в себя.
Билла.
Нет, он должен ждать. И он дождется. Почему-то Трубач был в этом уверен. С него началось, он и закончит.
Когда гул шагов зазвенел в пустом, огромном ангаре, сразу стало ясно, что ожиданию пришел конец.
Гость явился. Ему оставалось несколько шагов до плотины.
Да, это был Ахмет.
Трубачу надо было сделать всего только один выстрел. Но в самый последний момент он опустил пистолет. И вышел из укрытия.
Ахмет вынул из сумки капсулу, открыл ее и занес над водой.
— Ну и что ты собирался делать?! — спросил Трубач.
Ахмет замер. Он мог себе это позволить — дальше спешить некуда. Даже если его убьют, яд все равно попадет в воду.
— Ты хочешь вылить яд? Хочешь всех к праотцам отправить?
— Да, дорогой, я хочу, чтобы вы все сдохли.
— Интересно. А у меня желание: чтобы ты жил, чтобы выставить тебя в клетке, как дикого зверя, чтобы люди смотрели и пугали тобой детей.
— Насмешил. Некого будет пугать. Потому что как сдохли все в Глазове, так сдохнут и тут.
— Я тебе больше скажу, этот яд может убить всю землю.
— Тем более. Так что не надейся обмануть судьбу.
— Ну если так, то чего тянуть? Бросай, только одна просьба. Дай мне умереть первому. Будь человеком, налей мне яду.
— Тебе? С удовольствием. Зачем тебе жить, вам всем не надо жить. Во что тебе налить?
Трубач пнул ногой ржавую консервную банку. Она подкатилась к ногам Ахмета.
— Вот отличный бокал.
Ахмет быстро поднял банку и, держа капсулу над водой, плеснул из нее в «бокал».
— Держи, хорошему человеку не жалко, — криво улыбнулся он.
Трубач подошел и с видимым удовольствием выпил содержимое консервной банки.
— Спасибо. Ты добрый человек.
Ахмет во все глаза смотрел на Трубача. Вот сейчас этот взвинченный русский побледнеет, схватится за живот, покроется пятнами и умрет. Но Трубач не умирал. Не покрылся пятнами. И даже не начал задыхаться. Просто стоял и блаженно улыбался.
— Ой, что-то не действует, — сказал он озабоченно. — Ты капсулы не перепутал?
Ахмет суетливо взглянул на капсулу. Нет,
— Ничего, я подожду! Ты сдохнешь! Сдохнешь! — закричал Ахмет.
— Не-а. Видишь, я жив. И точно так же будут жить те, кто откроет у себя на кухне краны и поставит под струю чайники. Мы нашли противоядие. Можешь себе представить, оно стояло в обыкновенном графине дома у одного сумасшедшего ученого. Мы уже нашли формулу. Противоядие и здесь, в Неве, и там, в Глазове. Так что устроенная тобой эпидемия закончилась. Никто больше не умрет, Ахмет. А тебя посадят в клетку.
У Ахмета глаза налились кровью. Он все- таки вылил безопасный теперь яд в воду.
— Ну вот, а теперь пошли со мной. — Трубач достал пистолет. — Только сначала брось сумку и оружие. Быстро.
Ахмет бросил сумку. Достал из-за пояса пистолет, тоже бросил на землю.
— Руки! Руки подними. Ахмет медленно поднял руки.
Трубач подошел к нему и стал обыскивать, начав с ног. Это и была его ошибка.
Нож оказался в руке Ахмета, словно материализовался из воздуха.
Трубач отпрыгнул. Вскинул пистолет и моментально взвел курок.
— Ненавижу! — крикнул Ахмет.
И полоснул ножом по горлу. Это был профессиональный удар. Таким он убил милиционеров, таким убил парня на скамейке у «трех елок», таким случайно не убил школьную подругу Трубача.
Таким он сейчас убил самого себя.
Тело его пошатнулось, нож выпал из рук.
Ахмет свалился в воду.
— Тьфу! — сказал Трубач. — Все- таки отравил воду, мразь. Кровью своей ядовитой.
ЭПИЛОГ
Дождь был везде, не только в вечно сыром, промозглом Питере.
Слабый, но злодейски упрямый, он настойчиво моросил и на знакомой уже читателю окраине Москвы, словно рассказывая в сотый раз надоевшую всем историю. Дождь шел давно и совершенно не собирался заканчиваться.
В старой, времен Алексея Михайловича, церкви в тот день народу было больше, чем обычно. Зашли погреться двое молодых людей, на вид особой религиозностью не отличавшихся. Какая-то девушка сосредоточенно стояла пред иконой Богородицы. Это не считая нескольких старушек, не пропускавших ни одной службы.
Все они, не сговариваясь, обернулись, когда в пропахший ладаном полумрак вошли пятеро мужчин в одинаковых плащах, с которых стекали капли дождя.
В фигурах, жестах, тяжелых, усталых шагах — во всем было нечто неуловимо отличавшее их от тех, кто присутствовал в церкви.
Молодой священник, признав старшего, сразу понял, кто они. Он не подошел, молча наблюдая из алтаря за их скорбным ритуалом.
Перед Николаем Угодником — покровителем тех, кто в пути, — поставили пять свечей. За здравие.