Леди Артур
Шрифт:
— Да, госпожа, — с поклоном ответил я, соображая, как сделать этот долбаный санпилар, и развернулся на месте.
— Думай, Юра, думай, — прошептал я, отходя от речной девы. В голову ничего не шло, да и как могло прийти, когда за неровной линией светораздела бегали и сыпали проклятиями недогнившие карлики, решившие, что им ещё рано на тот свет.
Я поглядел на мечущиеся в полумраке тени. Иногда они подбегали поближе и кидали камни, ударявшие с глухим стуком по телегам или барабанящие по натянутым тентам фургонов. Вот угораздило же Андрея показать Ребекке одноклеточных! И эта дура хороша! Надо же, лечебные пиявки в роли шпионов! Ни за что бы не догадался.
Подойдя
— Блин! — пробурчал я и окинул взором берег.
Под громкие крики Гербы и редкие, но язвительные замечания Ребекки солдатки переставляли телеги, образуя небольшой мобильный форт. Кажется, в земном Средневековье его называли вагенбург. Здесь же это именовалось форталеза делькаро (дословно — «тележная крепость»). В промежутках между возами вставляли срубленные на берегу колья, отчего деревья, до которых смогли безопасно добраться, быстро осиротели, но такой защиты было всё равно мало, потому что деревьев в пределах досягаемости тоже оказалось не так уж и много. Зато возникал другой вопрос: почему раньше такую штукенцию не организовывали? Неужели расслабились, думая, что в нескольких суточных переходах от большого города, да ещё и в глубине страны, не будет ничего опаснее кучки разбойниц, которых можно отпугнуть одним лишь грозным видом, графскими знамёнами да мушкетной пальбой часовиц?
Вот прибавил Андрюха геморроя! Ну, нахрена он всё-таки стал показывать Ребекке всяких инфузорий?! Скорчив недовольную физиономию, я остановился у станка, а потом плюнул на траву. Ладно, раз заварилась вся эта каша из-за живности в капле воды, значит, и украшу столб всей этой примитивной ерундой. А как это нанести равномерно на поверхности, озадачу искусственный интеллект — даром он, что ли, у меня сладкое прямо из потрохов отбирает? Если подумать, то пусть среди рисунков будут инфузории-туфельки, кляксы амёб, ажурные радиолярии, ниточки с примитивными водорослями, мелкие бактерии, одна речная гидра, опутывающая столб щупальцами, одна растопырившая лапы тихоходка.
Ещё минуту я потратил на то, чтоб дать системе техническое задание. По нахлынувшей лёгкой слабости стало понятно, что процессор опять вышел из режима энергосбережения, принявшись опустошать мои закрома.
— Герда! — позвал я сержантку, когда информационная часть была завершена и возникла необходимость как-то двигать тяжёлое бревно. Ведь целиком оно не влезет в крепёжные приспособления, а сам не надорву пуп ворочать такую тяжесть. — Герда!
Женщина отозвалась только с третьего раза, всё это время она орала на подчинённых, а пару раз и вовсе врезала кулаком в железной перчатке по шлемам. Убить так не получится, но звенеть в голове должно сильно. Помню, на срочке нас ротный стучал по шлемам черенком от лопаты, когда мы тупили во время стрельб или метания гранат, а также получали по шлемофонам, если забывали подключить гарнитуру к системе связи.
Палатки тоже сворачивались и убирались за укрытия, чтобы дурная нежить не додумалась их поджечь. К тому же такой свёрток можно использовать и в качестве возвышения для стрельбы из мушкета. Только непонятно, как теперь спать. Под открытым небом?
— Герда! — наконец дозвался я сержантку. — Дай двух помощниц!
Та как-то неуверенно поглядела на меня, а потом на что-то за моей спиной, что навело на нехорошие мысли.
Медленно повернувшись, я опять увидел перед собой речную деву, которая молча глядела то на меня, то на станок с лапой. Она что, так и будет над душой стоять?!
Вздохнув, я повернулся к Герде.
— Что, никто не поможет?!
Сержантка не ответила. Она медленно водила челюстью, словно что-то жевала, при этом губы её были плотно сжаты, а в глазах читались усталость и злость.
— Да помогите же кто-нибудь! — громко произнёс я, показав на бревно, но все только поглядывали в мою сторону, делая вид, что не услышали.
— Ладно, сам надорвусь — не мужик, что ли? — пробурчал я. — Не такое оно и здоровое. — С этими словами я смерил взглядом ошкуренное бревно.
«Диаметр — двадцать пять сантиметров, или десять дюймов, по местному исчислению. Длина — тринадцать футов, что равно двумстам девяноста шести сантиметрам. Вес — предположительно двести килограммов», — выдала без спроса система, отчего я вздрогнул и забурчал:
— Я уже и забыл про тебя, дура цифровая! То болтаешь без умолку, то молчишь без признаков жизни!
Но делать нечего, я подцепил за один конец эту деревянную хреновину, добытую наверняка из самой тяжёлой породы древесины, и с натугой приподнял. С губ сам собой сорвался русский мат, адресованный всем вокруг и бревну в частности.
Приподнять-то приподнял, а как закрепить этот пиломатериал, чтоб можно было наносить узор и не сломать станок? Опять незадача.
Снова выругался, упомянув три поколения местной нечисти. При этом обозначил трёхбуквенным словечком ось вращения и верчения, и этим же словом наметил направление движения всех и вся в округе. По спине побежала струйка пота, а лицо наверняка стало пунцовым. От усердия я надул щёки и закрыл глаза, пытаясь удержать конец на весу, но бревно не поддалось уговорам. Уже хотел бросить, но проклятая деревяшка вдруг дёрнулась. Я открыл глаза и увидел напротив Катарину. Девушка воткнула в песок фальшион и взялась за противоположный край, оторвав его от земли. Я улыбнулся, но спросить, куда она хочет деть бревно, не успел. Рядом встала Урсула с лопатой, а Катарина опустила свой конец будущего санпилара на песок чуть в сторонке.
— Эта… ю… ю… юн спадин, — немного заикаясь и косясь на речную деву, произнесла мечница. — Мы тут подумали. Надо эту лапу по пояс в песок упрятать, а бревно сверху. Так оно эта… ну, достанет и ворочать легче.
Урсула нервно перебирала пальцами свисающую с шеи связку с амулетами, а когда речная дева с усмешкой поглядела в её сторону, мечница вздрогнула и побледнела, но с места не сошла. Я прямо чувствовал, как в душе женщины борются между собой суеверный страх и решимость.
Катарина тоже бросала частые обеспокоенные взгляды на полупрозрачную нечисть, слегка приподнимая верхнюю губу, словно львица внутри неё пыталась оскалиться, и девушка лишь неимоверным усилием воли не позволяла ей вырваться. И только пожелтевшие звериные глаза выдавали, что храмовница на грани срыва.
— Смертные! — усмехнулась дева реки, а потом дёрнулась в сторону Урсулы. — Ам!
Мечница зажмурилась и отстранилась на шаг, а когда хозяйка звонко рассмеялась, мечница выдохнула и произнесла дрожащим голосом:
— Кажись, тётя Урсула опИсилась.
— Не опИсалась, — поведя носом, прошептала Катарина.
— Значит, сейчас опИсюсь.
Я по-крабьи сделал шаг в сторону и опустил свой конец бревна на песок, а потом набрался смелости, заговорив с хозяйкой реки:
— Госпожа, дозволь узнать: зачем ты похищала шкатулку с волшебным зеркалом? Из-за проклятия?