Леди и война. Цветы из пепла
Шрифт:
А Кайя ворчит, что холодно, и вообще, кто катается на качелях зимой? Вот наступит лето…
…конечно, наступит. Куда оно денется? Весна. И лето. И осень. И новая зима, которая останется за куполом. И потом все по кругу… день за днем и год за годом.
Мы будем жить долго.
И счастливо.
Глава 20
Проблемы воспитания
Воспитанный человек даже с ума сходит с достоинством.
Проклятый корсет мешал самим фактом своего существования. Но Урфин терпел, отдавая себе отчет, что без корсета продержится на ногах от силы час. Или два. А потом сляжет на несколько дней. И кому от этого легче станет? Разве что самолюбию.
Он чувствовал себя старым. Даже не старым, древним, как Ласточкино гнездо, но, в отличие от замка, куда как хуже сохранившимся. Тянуло мышцы. Ныли суставы. Ломило кости. Желудок принимал исключительно вареную пищу, а сердце при каждом удобном случае норовило сбиться с ритма.
Впрочем, лучше так, чем лежа.
И несмотря на брюзжание, за которое Урфин тихо сам себя ненавидел, следовало признать: ему с каждым днем становится лучше.
Урфин способен сам встать с кровати. И одеться без посторонней помощи. Пуговицы не в счет, слишком мелкие и неподатливые…
Он управляется и со столовыми приборами и ложку до рта доносит, не расплескивая содержимое. Великий подвиг…
Кайя мог не опасаться: он больше не полезет искать приключений – слишком жестко собственное тело дало понять, что предел достигнут.
Впрочем, сегодняшнее раздражение было связано не столько с общим, привычно-паршивым состоянием и отнюдь не радостными перспективами будущего – Урфин все же не очень хорошо представлял дальнейшую свою жизнь, – сколько с предстоящими встречами, откладывать которые далее было бы неразумно. Он и так отодвинул их на конец дня.
Долэг соизволила опоздать.
Вот ведь, малявка, а была нормальным ребенком. Куда все подевалось? И когда?
Выросла. Уже почти с Тиссу ростом и будет еще выше небось, в отца пошла статью. А кость материнская, тонкая. И надо сказать, что через пару лет красавицей станет.
Ей об этом говорили.
Более того, Долэг уверена, что уже красива и, значит, больше от нее ничего не требуется…
Все-таки нехорошо пороть маленьких девочек, даже если они уверены, что взрослы, самостоятельны и точно знают, чего хотят от жизни. Но если оставить все так, как есть, девочка либо себя изуродует, либо еще кого-то.
– Леди! – Урфин разглядывал платье из ярко-алого атласа. Конечно, он мало что понимал в девичьих нарядах, но подозревал, что они должны отличаться от нынешнего. Высокий воротник и пышные рукава, украшенные бантиками. Спереди вырез скромный, но сзади – едва ли не до поясницы, пусть и прикрыт шалью пурпурного цвета. – В следующий раз, когда я назначаю вам встречу, будьте любезны не опаздывать.
– Я приводила себя в подобающий вид.
Нос задрала. Смотрит с вызовом.
– Вижу…
Волосы уложены в замысловатую прическу. На лице – слой пудры. Брови выщипаны в ниточку. Глаза подрисованы…
– …у тебя не получилось. – Указав на кресло, Урфин велел: – Присаживайся.
Поджала напомаженные губы, но возражать не посмела.
Значит, не совсем еще чувство края потеряно.
– Во-первых, касательно этого твоего вида. Ты похожа на девку из борделя. Дорогого, конечно, но все же борделя.
Вспыхнула.
– Только в борделе девица твоего возраста может притворяться взрослой. Да и красный цвет в домах терпимости считается нарядным.
– Я взрослая! – Долэг сжала кулачки и добавила чуть тише: – Скоро буду.
– Лет через пять-шесть, не раньше. А то и позже.
Не нравится? Ничего, это только начало.
– Ты будешь взрослой, когда я тебе это разрешу. А после нашего разговора ты вернешься к себе и умоешься. Волосы вернешь в нормальное их состояние. Далее, я не желаю больше видеть это платье. Более того, я лично проверю весь твой гардероб и уберу то, что сочту неподходящим.
– По какому праву?
– По праву твоего опекуна. – Урфин разжал кулак и пошевелил пальцами, пытаясь избавиться от онемения. – Своим видом ты позоришь меня и сестру.
– Это она нажаловалась?
Взрослая детская обида с выпяченной губой и насупленными бровями.
– Я сам достаточно услышал. И увидел.
Молчит. Сопит. И наверняка решает все сделать по-своему, потом, когда Урфин позабудет о решении. Интересно, она себя считает настолько умной или же его – старым идиотом, не способным удержать в памяти собственные же решения?
Девочка забыла, кто оплачивает ее игрушки. А портниха показалась Урфину женщиной вменяемой.
– Во-вторых, твое поведение. Мне не нравится то, как ты позволяешь себе разговаривать с Тиссой. С учителями. С прислугой. Мне неоднократно жаловались, что ты стала непозволительно груба. Скажи, куда подевалась девочка, которая хотела учиться?
– Я учусь.
– Чему?
Взгляд в окно. Ресницы дрожат. Губы поджаты. И все еще упрямо цепляется за веру в собственную правоту. Из принципа.
– Я… Шарлотта говорит, что красивой женщине нужно знать, как одеваться и как себя вести.
– Мы выяснили, что одеваться ты не умеешь, а ведешь себя отвратительно. Дальше.
– Что не так?! – Она все-таки вспылила. – Что тебе не нравится?!
– Вам, – поправил Урфин.
– Я все делаю, чтобы… чтобы…
– Чтобы выйти замуж.
Она кивнула и смахнула слезинку с начерненных ресниц.
– Выйдешь когда-нибудь… сейчас, извини, в моем окружении нет людей, которых я бы настолько ненавидел, чтобы предложить тебя в жены.