Леди и война. Цветы из пепла
Шрифт:
И тело ее было не таким закостеневшим, как Юго опасался. Благородную леди учили танцам. Что ж, той, кем она станет, пригодится и это умение.
Все умения в той или иной степени полезны.
Глава 19
Возвращение домой
Каждый человек на чем-нибудь да помешан.
Я не видела войну. Я видела дорогу.
Осень. Пелена дождя. И мокрая грива лошади. Хлюпает грязь
К полудню прояснится, и, если повезет, покажется солнце, озябшее, блеклое. Света немного. Тепла еще меньше. И клены роняют на дорогу остатки ржавой листвы. Березы давно облетели, укрывая седую траву…
Я видела зыбкое серебро рек и сожженные мосты, которые восстанавливались быстро и деловито. Или не восстанавливались, и тогда гусеница войска вязла на переправах. Вода вскипала под копытами, колесами, ногами…
Я видела ночные костры отражением звездного неба. И купола шатров, которые возникали быстро, словно грибы после дождя, благо, дожди шли регулярно.
Я видела палатки, повозки, людей, лошадей… сколько их было? Кайя мог бы сказать точно.
Здесь он снова другой, собранный и деловитый, холодный даже, сосредоточенный на том, чтобы удержать войско вместе. А я ничем не могу помочь. Пожалуй, самая лучшая помощь в данном случае – не мешать, что я и стараюсь делать.
– Основная проблема – это отсутствие единой структуры. – Кайя спит от силы пару часов в сутки, говорит, что пока ему достаточно, а потом – отдохнет.
Верю.
Не лезу с неуместной сейчас заботой. И, пожалуй, понимаю, почему женщинам не место на войне: отвлекают. Ему и так приходится постоянно отвлекаться, убеждаясь, что я не замерзла, не промокла, не простыла, не устала… тысяча и одно «не», которые задерживают всех.
– Есть люди, которые подчиняются напрямую мне…
Дни становятся короче, и Кайя смиряется с необходимостью продолжать путь в сумерках.
Еще неделя или две, и поутру появится лед.
– …вернее, любой, кому я отдам приказ, его исполнит. Но только мой. Люди Гайяра будут долго думать, следует ли слушать Деграса. Мои способны проигнорировать приказы обоих, равно как любые иные…
Вассал моего вассала – не мой вассал.
И каждый рыцарь – главнокомандующий для своей свиты, сколь бы крохотной она ни была. Что уж говорить о тех, кто собственную армию имеет?
Но войско движется. По дороге. По грязи. По дождю. От города к городу…
Аллоа.
Распахнутые настежь ворота. Туман, скрывающий стены, рыхлый, зернистый. Он стелется по земле, и кажется, что город стоит на раздавленном облаке.
– Держись за мной. – Кайя не оборачивается, не сомневаясь, что я подчинюсь.
Слева и справа рыцари. Стальная змея разделяется надвое. Щиты подняты. И я чувствую себя запертой в железной коробке. Пытаются и поводья перехватить, но здесь наша светлость возражает. Мы не настолько беспомощны и неразумны.
Трубят рога.
И под грозный рокот барабанов мы движемся. Медленно – Кайя слушает город. Людей, которые ждут у ворот. При них нет оружия…
…это ничего не значит.
Но Аллоа сдается.
Он покорен воле их светлости и преисполнен раскаяния. Он просит о защите. Справедливости. И хлебе. Склады пусты: урожай, который и без того был невелик, вывезен, равно как и все более-менее ценное. В Аллоа не осталось лошадей. Скота. Даже собак, крыс и ворон. Только люди, которые выходят на улицы, не смея, впрочем, приближаться. Изможденные, почти прозрачные, они выглядят призраками.
И молчание пугает.
…они сдаются, потому что хотят жить.
Задерживаемся на сутки.
Назначить коменданта. И городского управителя из числа местных. Выделить гарнизон не столько для того, чтобы удержать город, сколько для того, чтобы сдержать горожан, когда появится зерно.
Кайя объявил, что хлеб будет, но это обещали многие, ему не верят.
Каждый житель Аллоа и земель, прилежащих к нему, должен явиться в ратушу, чтобы получить хлебную карточку, по которой и будет распределяться зерно согласно установленным нормам.
…он не накормит их досыта, но не позволит умереть с голоду.
Подделка хлебных карточек и все иные виды мошенничества, с ними связанные, караются смертью. Равно как воровство зерна и его перепродажа.
…все равно будут и воровать, и перепродавать, и подделывать, и выписывать на людей умерших либо же никогда не существовавших в попытке получить больше. Будут приписки к раздаче и попытки смешивать муку с тертой корой, чтобы увеличить вес. Будут доливать воды и добавлять в хлеб опилки. Всего нельзя предусмотреть, но можно ограничить масштабы.
Ночуем в городе, и Гавин, который ныне числился в свите Кайя и состоял при нашей светлости, с неприкрытым ужасом разглядывает город. Он ждал другой войны.
А здесь даже не понятно, кто враг.
Наш обоз остается за воротами Аллоа. В телегах есть и зерно, и крупы, и сахар, и птица, и многое, что нужно жителям, но Кайя непреклонен.
– Дальше будет не лучше. – Из окна ратуши открывается вид на площадь. Возмездия? Революции? Свободы? Или она так и осталась безымянной?
На ней казнили.
И будут еще казнить, позже, когда в городе наведут порядок и возьмутся искать виноватых.
Я помню ту, другую, площадь, пусть бы и желала забыть. А на нынешней дожди отмыли камни добела. И сейчас вода льется в разбитое окно. Лужи на паркете. Грязь. Осколки.
– Я не способен накормить всех и сразу. – Кайя набирает горсть дождевой воды и вытирает лицо. – Если начну, то далеко мы не уйдем…
И я понимаю, что он прав.
За Аллоа – Килманрок. И Терсо. Далкит. Нэрн… города, похожие друг на друга, будто срисованные под копирку. Пустые. Выпотрошенные. Обессиленные.