Леди и война. Цветы из пепла
Шрифт:
– Это я. – Прижимаю ладони к вискам. – Слышишь? Это же я.
– Ты.
– Я здесь. И больше никого к тебе не подпущу. Ясно?
Я говорю, касаясь губами губ, шепотом. Но Кайя понимает.
– Я…
– Ты видишь меня? Видишь, я знаю… – Окаменевшие мышцы расслабляются под моей рукой. – И не отпустишь, правда?
Ворчание. И горячая ладонь, которая ложится на шею.
Кайя способен ее сломать. И просто раздавить меня, но я не боюсь. Я точно знаю, что в любом своем обличье он не причинит вреда. Рука вздрагивает и опускается
Не отпустит. Ни сейчас, ни потом. Никогда, наверное.
Что может быть лучше?
Утром у меня впервые получается проснуться раньше.
– Привет.
Он очарователен. Слипшиеся спросонья ресницы. И мурана переползла на левую сторону лица, отчего кажется, что Кайя отлежал щеку до синевы. Но мурана его мало заботит.
– Я вот подумала, что в походе мне будет очень не хватать этой кровати…
…она большая. И крепкая.
Да и вообще во всех отношениях замечательная кровать.
– Если хочешь, возьмем ее с собой.
Это не шутка, Кайя меньше всего настроен шутить. Он не жалеет о том, что было вчера, скорее по привычке волнуется о последствиях. И разглядывает мои ладони. Запястья. Плечи и предплечья. Изучает придирчиво живот и спину тоже.
– Лучше бы массаж сделал.
Ему надо убедиться, что он не сделал мне больно. А на слово не поверит.
– Тогда, боюсь, собраться мы не успеем. – Кайя проводит пальцем по позвоночнику. – Забудем взять что-нибудь важное… невосполнимое…
– Например, кровать.
– Кстати, я серьезно. Она не такая и тяжелая…
…пара сотен кило всего. Массив дуба. Бронзовые накладки. Матрац. Перины. Подушки. Пуховые одеяла. Постельное белье… пара-тройка горничных, которые будут им заниматься.
Заодно прихватим прикроватный столик для пущего удобства.
И остатки кофейного сервиза…
Ванну. Она немногим легче, если взять ту, которая чугунная.
…и свиту не забыть. Поваров. Куафера. Портного. Дюжину белошвеек. Массажистку… нет, с массажем Кайя сам неплохо справляется. Что еще осталось? Запас платьев. Шелковых чулок. Подвязок…
Шляпки. Перчатки. Горжетку.
Туфельки.
Веера.
Шкатулки с украшениями, вдруг да особо торжественный случай представится, а наша светлость без бриллиантов…
Кайя сначала фыркает, потом смеется, представив, видимо, обоз с особо ценным барахлом нашей светлости и утренний церемониал, когда все войско стоит, дожидаясь, когда же я соизволю определиться, какой из имеющихся нарядов более соответствует оказии и настроению.
Помнится, мне обещали амазонку с короткой курткой и четырьмя рядами золотых пуговиц.
– На четыре ряда я не согласен. – Массаж и вправду несколько затягивается, но я не возражаю.
– Почему?
– Долго расстегивать.
Существенный недостаток…
– Но платья тебе будут нужны. И драгоценности. Нам придется делать остановки. Задерживаться в некоторых городах…
…когда меня так гладят, я не способна думать о городах, остановках и драгоценностях.
Но я поняла: леди Дохерти не имеет права выглядеть недостойно.
– Все уже упаковали…
…но кровать придется оставить.
А ведь и вправду жаль.
Удобная.
Затмение Юго переждал в норе. Он слышал далекое эхо прилива, и хруст оболочки, которую пробивали гарпуны Хаота.
Близость Аномалии будоражила кровь Юго. Его тянуло выйти. Отозваться. Позволить забрать себя. Не будет больно. Хаот подарит ласковую негу забвения. К чему сомневаться? Бояться? Дрожать? Стремиться к недостижимому…
Юго воткнул в стопу шило.
Помогло.
Нет уж, хватит с него. Хаот обещает? Когда Хаот держал данное слово? Нежные напевы свирели – это ложь. Все ложь. А правда – рассыпающиеся башни Пустоши. Ветер, который никогда не пересекает незримую границу. Обессиливающие покровы песков. И комнатушка, лишенная окон. В ней – узкая кровать и ящик для вещей, которые называют личными.
Тренировки.
Вечная отупляющая усталость. Травы. Машины, которые растягивают суставы, не позволяя им терять детской гибкости. Боль, к которой Юго привык.
Переселение на границу внешнего круга. Зиккураты, теряющиеся в низком небе, цвет которого непостоянен. Бараки. Для людей. Для карто. Для иных созданий, которые некогда были людьми. Рабы и ученики. Первые знают, что однажды шагнут в сумрачную тишину коридоров нижних этажей и смирились с участью расходного материала. Вторые боятся достичь предела, ведь тогда они могут пополнить число первых. Иногда даже не достигнув.
Хаот любопытен.
И Юго оказывается в другой комнате, где тоже кровать, но ящика нет. И вещей нет. Но жарко. Что бы он ни делал, жарко. Ему дают воду, он пьет, неспособный напиться. И пробует использовать силу.
Тогда и срывается.
Мир тянет к себе, и Юго, позабыв о том, чего может достичь здесь – в Хаоте нет ученика, который бы не мечтал войти в состав Ковена, получив беспредельную власть и бессмертие, – бежит…
…и вот теперь вернуться? Да ни за что!
И когда зов стихает, Юго смеется. Он слышит темноту, там, за барьерами стен. Он знает, что привело ее в мир. И знает, по какой причине сорвалось Единение.
Это забавно!
Юго пускается в пляс, воет, хохочет, сыплет ругательствами, подхваченными во всех мирах, в которых ему доводилось существовать. А остановившись, падает на пол и дрожит.
Холодно. Снова. Наконец-то. Не снаружи – внутри, как это должно быть. Сердце замедляется, почти остановившись, что тоже правильно. Юго закрывает глаза. Во сне он видит пирамиды, которые плывут и расслаиваются, существуя сразу во многих измерениях. И внешняя, чуждая энергия, переполняет резервуары. На мгновение исчезают жгуты проводящих каналов, а сеть, подпирающая небо Хаота, раскаляется добела. И трещит.