Леди, которая любила лошадей
Шрифт:
…выходило, что он, Демьян, не настолько порядочный, ибо время вдруг исчезло.
Оно, это время, уходило вместе с силами в землю старой конюшни, которая сама-то вся проросла туманом.
За одну ночь.
– Вот же ж погань, - сказал Ладислав, разглядывая пышные серые поля, если, конечно, он видел также, как Демьян.
Не туман.
Пыль.
Та легкая, что имеет обыкновение зарождаться под кроватью, сбиваясь в клубки, а те уже, сцепляясь друг с другом, образуют легчайшее сизое покрывало.
Нынешнее еще и шевелилось.
–
– Значит, слабый огонь был.
Некромант поглядел на Демьяна, которого вызвали спозаранку, толком ничего-то не объяснивши. И вот стоял он теперь, разглядывая нынешние пыльные россыпи с немалым сомнением и с преогромным желанием вновь пустить очищающее пламя. Правда, что-то подсказывало, что не поможет.
Меж тем некромант, что-то для себя решив, ступил-таки на ковер. И замер.
Ничего не произошло. Разве что туман зашевелился, но как-то вяло, будто через силу. Клочья его зацепились за чересчур уж узкие клетчатые брюки, но не удержались.
И вернулись к исходной куче.
– И как оно? – Вещерский к туману не приближался.
Вот ведь странно, видеть его не видит, однако ощущает, и ощущения эти, похоже, ему совершенно не по душе. Вон как кривится, будто от зубной боли. А стоит туману шелохнуться – к слову, Вещерский его беспокоит куда больше некроманта, - и княжич отступает.
– Не знаю пока… как на старом капище, там, где землю кровью заговаривали…
– Думаешь…
– Нет, убивать здесь никого не убивали. Нарочно. Смерти были, но слабые… животные, - Горецкий закрыл глаза и раскинул руки. Пальцы его паучьи зашевелились, и на легчайшее это движение туман отозвался.
Все еще нехотя.
Тяжело.
Он сползался к некроманту, явно откликаясь на безмолвный зов его. И вот уже серые клочья накрыли штиблеты, коснулись ткани, поползли по ней.
Ладислав поморщился.
И сказал:
– Говори.
– Что говорить? – уточнил Демьян.
– А что видишь… все…
– Туман. Серый. Как пыль. Был по всему полу, а теперь к тебе ползет. Только как-то… не знаю, будто мешает ему что-то.
Некромант кивнул:
– Вот и мне кажется, что мешает. Но понять не могу, что именно. А главное почему…
На этот вопрос Демьян совершенно точно ответить не мог. Зато подал голос Вещерский.
– Оцепление выставим, только… чтобы оно дальше не пошло.
– Не пойдет, - Демьян теперь видел границу, столь явную, что странно было, как он прежде ее не заметил. Она пролегла по земле, эту землю изменив, серым порохом, призраком пепла. – За пределы конюшни не выйдет. Тут его держат.
Помолчал и добавил:
– Или ее…
– В каком смысле? – Ладислав присел и коснулся пыли.
Или земли?
– Не знаю, - вынужден был признать Демьян. –
Не то, чтобы пыль эта представляла опасность для некроманта. Нет, опасности Демьян как раз не ощущал. Но недовольство – всей кожей. И недовольство это было… женским.
Определенно.
– Выйди, - жестко сказал Вещерский.
И Ладислав не стал возражать.
Отступал он осторожно, пятясь и щурясь, вглядываясь в серое полотнище, которое за прошедший час изменилось мало. Пыль вновь расползлась по конюшне, обжила камни, доела остатки пепла.
– И что делать будем? – Вещерский вытянул шею. Вопрос отчего-то прозвучал жалко. – Марья не даст здание ломать…
– И правильно. Вот что вы, стихийники, за люди такие? Вам бы все ломать… Зачем, спрашивается? Со временем развалится само, - Ладислав стоял на пороге и пялился в темноту. – Но сперва понять бы, с чем дело имеем…
Он обернулся и уставился на Демьяна.
И Вещерский тоже уставился.
И от взглядов этих стало как-то вот неловко, а спина мерзенько зазудела, будто намекая, что без эксперименту не обойтись, и в этом эксперименте Демьян будет самым что ни на есть главным экспериментатором.
Или правильнее будет сказать экспериментуемым?
– Оцепить, - выдал решение Вещерский. – И щит поставить.
Демьян покачал головой:
– Не надо. Ей магия не нравится.
– Тогда просто оцепить, - спорить Вещерский не собирался, и та готовность, с которой он просто принял слова Демьяна на веру, несколько смущала.
– Может… - Ладислав обернулся на леваду, где уныло бродили лошади. – Убрать куда? И людей тоже…
– Нет, - Демьян точно знал, что людям, если внутрь не полезут, вреда не будет.
И это вот знание, взявшееся из ниоткуда, откровенно пугало.
– Понятно… что ничего-то не понятно, - проворчал некромант. – Что ж… будем работать.
Следующие несколько дней прошли столь спокойно, что Василиса поневоле начала подозревать неладное. Нет, спокойствие это не было вовсе уж бесхлопотным.
Дом наполнился жизнью.
Появились слуги и служанки.
Рабочие.
Мастера.
Каталоги с образцами обоев и шелковых обивок, а то и вовсе новой мебели, выбор который, кажется, всецело захватил Марью. И на шляпки-то новые времени едва-едва оставалось.
– И все-таки пюсовый[11] – это совсем не то, - она снимала лоскуток ткани и совала Василисе. – Сама посмотри. Как по мне, пюсовый – чересчур уж бледно, клёкло даже.
И Василиса соглашалась.
– В моде, конечно, английская зелень или еще слышала, что появилась саксонская зелень, но как по мне зеленый слишком уж тяжел. А тебе не кажется?
– Не знаю, - признавалась Василиса тихо, ибо меньше всего ей хотелось листать бесконечные эти альбомы, сравнивая все оттенки зелени и размышляя, чем же один столь уж отличен от другого.