Леди, которая любила лошадей
Шрифт:
А ущелье закончилось и…
– В сторону! – этот голос заставил Василису сильнее прижаться к конской спине, а где-то совсем рядом грохнули выстрелы. И показалось, что рассекаемый пулей воздух лизнул щеку.
Показалось.
И снова вспышка.
Грохот.
Вой.
Визг, которому вторят волчьи голоса. И хриплый крик жеребца, который почти утратил разум. А вокруг больше не было камня, лишь поле сухого вереска, красивое, но коварное, изрытое норами, богатое кочками и трещинами, и Василиса решительно
Хмурый захрапел.
Захрипел.
И показалось вдруг, что не поможет, что страх в нем слишком силен, что… но нет, он вдруг перешел на рысь, а там и остановился, замер, дрожа всем телом.
Василиса бы слезла.
И попыталась даже слезть, но оказалось, что она и пошевелиться-то не способна. Так и сидела, глотая слезы, которые вдруг появились сами собой и, хуже того, полились из глаз, хотя она, Василиса, категорически не собиралась плакать. А они взяли и полились.
Потому Василиса, наверное, и не заметила, как подошел Демьян.
И очнулась-то только, когда ее стянули с лошади, поставили на землю, ощупали столь тщательно, что это было почти неприлично.
Спросили:
– Цела?
А когда Василиса кивнула, не способна все еще произнести ни слова, просто обняли. И держали крепко-крепко, так, что становилось понятно: никому ее не отдадут.
Ни волкам.
Ни проклятью.
Сколько она так стояла, Василиса не знала. Наверняка долго, потому как сперва вернулась способность дышать, потом отступили и слезы. Оказалось, что нисколько они не бесконечны. Потом… потом вдруг стало немного неудобно.
И появился страх, что кто-то да увидит.
Вздохнул Хмурый…
– Почему щит не поставила? – Демьян глядел строго, и поневоле Василиса ощутила себя виноватой. А еще глупой. И вправду, можно было бы спешиться и щит… или вот амулет. У нее этих амулетов целая связка имеется, а она…
– З-забыла, - это слово далось Василисе не без труда. Клацнули зубы, едва не прикусив язык. Господи, теперь он подумает, что Василиса мало того, что безответственная, так еще и дура кромешная. А она и вправду забыла. Растерялась. И вообще… – Как ты… тут…
– За тобой ехал, - руки разжались, и Василисе позволено было отступить, впрочем, недалеко, ибо ноги ее все-таки еще не держали. И подумалось, что сама-то она и шага теперь не сделает.
Но нет, сделала.
И еще один.
И до дороги добралась, и даже присела на камень.
– За мной?
– Видел, как ты приехала… извини, сразу выйти не получилось. Ладислав пытается понять, как у них выходит, живое с мертвым завязать.
Василиса кивнула.
А Демьян сел рядом, прямо на траву, и ноги скрестил.
– А ты…
– Надо же на ком-то опыты ставить, - он улыбнулся, показывая, что шутит.
Возможно, шутит.
– Я как вышел, так только и успел заметить, что ты отъезжаешь. Решил вот приглядеть,
Много.
Господи, какая же она… и руки тоже дрожат. И, кажется, теперь Василиса понимает Марью с ее боязнью лошадей. Хотя, конечно, волки куда как страшнее.
– Я тебя не видела.
– Я не прятался, - Демьян подал платок, и Василиса взяла, вытерла щеки, которые наверняка раскраснелись. И глаза опухли. И в носу теперь пренеприятно хлюпает. – Думал окликнуть, но после решил не мешаться. Мало ли…
Мало.
И много.
И, кажется, Василиса окончательно успокоилась. Почти. Руки еще дрожат, но самую малость. Только платок она не возвращает. И говорить не говорит, потому как сказать нечего. А тишина становится тяжелою. Стрекочут в траве кузнечики, где-то высоко, прячась в облаках, поет жаворонок.
Солнце припекает.
И время-то близится к полудню.
– Все хорошо? – тихо спросил Демьян.
– Да. Наверное. Не знаю. Кажется, я опять запуталась, - Василиса огляделась и, убедившись, что Хмурый рядом, что, пусть и не спокоен, стоит, прядет ушами, прислушиваясь к тому, что происходит рядом, но бежать не собирается.
Надо бы подпругу ослабить.
И выходить, чтобы беды не случилось. Но сил нет встать.
Демьянова лошадь, солового вида мерин, держится с куда большим спокойствием, то ли волков не почуял, то ли верил, что люди сумеют с этою напастью справиться.
– Надо… идти, - Василиса все-таки встала. И Демьян вскочил, подал руку. А она оперлась, и показалось вдруг, что нет в мире опоры надежней, чем эта вот рука. От него пахло порохом, и запах этот вновь же не пугал, напротив, казался естественным и правильным, как и сам Демьян. – Просто… когда ходишь, легче как-то… и кони…
Десять шагов до Хмурого дались нелегко, но с каждым становилось легче.
А подпругу ослабил Демьян.
И он же взял лошадей под уздцы. Предложил:
– Давайте в седло.
Но Василиса покачала головой.
– Тогда если устанете, скажете?
– Скажу.
– Хорошо, - он не стал спорить или уговаривать, за что Василиса была несказанно благодарна. На спор у нее не хватило бы сил.
Сперва она просто шла, сосредоточившись на том, чтобы не упасть. Потом… потом идти стало скучно, и Василиса заговорила первой:
– Марья заругается, если узнает… и точно запрет дома. Заставит выбирать ткани на обивку. И на портьеры. И на остальное тоже.
– А вы не хотите?
– Не хочу. И хочу тоже. Но… у Марьи идеальный вкус. Она точно знает, что сейчас модно, а что давно уже из моды вышло.
– Это важно? – Демьян погладил солового по носу.
– Тоже не знаю… и, кажется, я совершенно ничего не знаю. Но… она давно занималась домом. Сперва нашим, потом и своим, но и нашим тоже… и у нее опыт. А я?
– А вы?