Леди, которая любила лошадей
Шрифт:
Она вдохнула солоноватый воздух.
– В нем, да?
Конь тихонько заржал.
– Совсем забыл… то есть, не забыл. Он и вовсе не обязан помнить. И… ничего-то не обещался, но мог бы и иначе себя вести. Как будто не было ничего! – раздражение выплеснулось едва ли не криком. И крик этот вспугнул куропатку, что поднялась в воздух, но, пролетевши пару шагов, вновь опустилась на траву, распласталась, притворяясь раненою. – А он приходит такой весь вежливый и кланяется. Марье ручку целует. Комплименты… и мне, и ей… и это так раздражает!
Конь не знал.
А дышать стало легче. Вот оно в чем дело, в ревности этой глухой, в понимании, что она, Василиса, как ни крути, а все одно уступает старшей сестре. И никогда-то и вполовину не будет столь хороша, как Марья.
– Я глупая, да?
Куропатка побежала по тропе, не забывая прихрамывать, но, убедившись, что опасности нет, исчезла в сухих стеблях травы. Раз и сгинула.
– Просто… все, кто был раньше… они смотрели на нее так… с восторгом. И я понимала, что любой из них был бы рад, если бы на моем месте оказалась Марья. Что тогда, возможно, и приданое не понадобилось, что… не подумай, никто не говорил подобного вслух. Но этого восхищения не спрятать было… и нет, он ведет себя иначе, но я все жду и жду, когда же он поймет… все понимали, и он должен.
Конь шел осторожно, а тропа становилась уже. Вот она пошла вверх, огибая огромный камень, чтобы уже за ним резко нырнуть в расщелину, узкую, что змеиная спина.
– И я знаю, что если вдруг… что если замечу, то… это будет хуже, чем с любым из них. Не понимаю, отчего вдруг…
Хмурый остановился.
И подался назад, потянув за повод.
– Что не так?
Василиса огляделась. Надо же, за своими душевными переживаниями она, оказывается, забралась куда дальше, чем следовало бы. И не то, чтобы места были незнакомы, отнюдь, расщелина эта дальше становилась шире, а после и вовсе раздвигала горы, образуя узкую и вытянутую долину, которая всем была хороша, кроме отсутствия воды. Местные даже мага приглашали, но тот лишь руками развел, мол, больно глубоко лежат водяные пласты, и вывести их на поверхность не выйдет.
Сказывали, что некогда в местах этих, изрезанных пещерами, скрывались люди, то ли первые христиане, то ли последние язычники, и совершенно точно – разбойники, равно далекие от богов и людей. Но то было давно, возможно, на самой заре времен.
Хмурый пятился.
И тянул за собой Василису.
Отступать приходилось осторожно… и стало вдруг не по себе. Пусть амулет есть, но… вдруг и вправду разбойники?
Или волки.
Вой ударил по ушам, отраженный узкой горловиной расщелины, он сделался вдруг невероятно громок. И Хмурый заржал.
– Спокойно, - Василиса потянулась к седельным сумкам. – Волки, конечно, это плохо, но мы справимся.
Тетушкин револьвер лег в руку.
– Сейчас лето. И добычи им хватает. А значит, не полезут, если мы сами не полезем. Волки – звери умные, - она говорила это не столько для Хмурого, шкура которого мелко подрагивала, сколько для себя.
Она взлетела в седло и подобрала поводья.
Огляделась.
– Тише…
На шее коня проступила испарина. Волки… ее ведь предупреждали, что стая большая. И пусть голода нет, но сейчас время, когда на свет появляются волчата.
А волки будут защищать потомство.
Черная тень метнулась вдоль стены и замерла, оскалив зубы. Волк был огромен, конечно, не настолько, как рассказывала Ляля, но все же куда крупнее обычного. Черной масти, чересчур массивный, он смотрел на Василису, а та… та смотрела на волка.
– Мы уходим, - сказала она.
Рядом появилась еще одна тень.
И еще.
Стая и вправду оказалась велика. В ней нашлось место и паре седых стариков, и волкам помоложе, что взрослым, что прошлогодним переяркам, голенастым и тощим, по-подростковому нескладным.
Желтые глаза.
Белые зубы.
И рык, который нарастал, заставляя Хмурого приплясывать. Того и гляди, взовьется свечой. Но…
– Тише, - Василиса потянула повод. Отступать следовало медленно. И осторожно.
Пятясь.
Хмурый и пятился. Быстро, приседая задом, готовый в любой миг встать на дыбы, защищаясь. Но… волки смотрели.
Не нападали.
– Спокойно, мой хороший… мы просто забрели не туда… мы сейчас уйдем… видишь, стоят и не трогают.
И получилось.
Почти.
Но вот, не выдержав напряжение, подался вперед тощий волчонок, тявкнул нервным голосом, и был остановлен грозным рыком вожака. И отраженный камнями, усиленный многократно, рык этот заставил коня вскинуться.
– Стоять! – собственный голос Василисы хлестанул стаю, задержав на мгновенье, но она осознала: не справится.
Не сейчас.
Хмурый, с грохотом опустившись на четыре ноги, вывернулся, как-то совершенно по-змеиному, развернулся и полетел, не разбирая дороги.
Стая отозвалась слаженным воем.
А Василиса подумала, что это определенно будет самая нелепая и бестолковая смерть, какую можно только придумать. Потом стало вовсе не до мыслей. Она сжимала конские бока, прижималась к шее его, молясь лишь о том, чтобы жеребец не споткнулся.
Если упадет…
Не упал.
Подковы высекали искры. И каждый удар о камень отдавался в теле Василисы. А ущелье вилось и никак не заканчивалась, и стало вдруг страшно, что они все-таки заблудились, что вот сейчас очередная скала окажется тупиком, что…
Черная тень мелькнула слева.
За нею еще две.
Клацнули клыки и Василиса, вскинув руку с неожиданно тяжелым неудобным револьвером, пальнула наугад. Выстрел прогрохотал, заставив волков отступить. Они явно знакомы были с человеческим оружием, но… близость добычи манила.