Леди удачи. Все пути…
Шрифт:
— Да-да, конечно, — засуетился Сеич. — Сейчас. Где ж это он?.. Я тогда положил книгу на лавку, а потом… Потом, когда я болел, Домна ее куда-то переложила… Домнушка, — обратился он к женщине, — куда ты книжку дела, а?
Домна безучастно махнула рукой:
— Туда, кажись, в клеть.
— Я сам посмотрю, — Сеич встал и вышел из горницы. Но через пару минут вернулся. — Там нету. Домна Васильевна, она точно там была?
— Не ведаю я… — женщина окончательно погрузилась в горе.
— Но где ж она? — Сеич растерялся.
— А вы Проньку поспрошайте! — неожиданно пискнул из сеней ехидный девчоночий голосок.
—
— И ничуточки! Я тута бадью завсегда ставлю! — заверещала та. — А книжицу давеча Пронька стащил, сама видела! Третьего дни стащил!
— Это племянник Домны Васильевны, — пояснил Иван девушкам и вновь обратился к девчонке: — Слушай, Фиса, приведи-ка Прохора сюда. Да не пугай его зря. Скажи, мы просто спросим его и отпустим. Поняла?
— Ага! — полурасплетенная Анфискина косица мотнулась в такт ее энергичному кивку. Девчонка протарахтела по ступенькам босыми грязными пятками и через секунду вылетела со двора.
Вскоре вопли:
— Пусти, дурында! Ай, не рви волосья, анафема рыжая!!! — дали понять, что задание Сеича Анфиса выполнила и перевыполнила.
Глава 62
Из всех неприятностей произойдет именно та, ущерб от которой больше.
Раннее майское утро звенело жаворонками. Разбуженное их пением огромное красное солнце лениво выкатилось из-за горизонта. Его лучи жидким тягучим золотом растеклись по скатам Егорьевского монастыря и засияли в крестах.
Толстый сонный привратник приоткрыл было один глаз, но не обнаружив ничего из ряда вон выходящего, констатировал это трубным храпом. Внезапно он подскочил, словно подброшенный катапультой, от громкого стука в ворота.
— Кого лукавый носит? — недовольно буркнул страж, широко перекрестившись (как-никак рогатого помянул!), и с некоторой опаской глянул в зарешеченное оконце. В поле зрения привратника выдвинулось худое до изможденности лицо с длинным носом и тусклыми светлыми глазами.
— Чего надо? — невежливо рявкнул монах.
Лицо исчезло. Вместо него в окошке появилось нечто, аккуратно завернутое в белую тряпицу. Худые цепкие пальцы сорвали ее, и сонные равнодушные глаза монаха блеснули:
— Где взял, паря?
— Где взял, там боле нет. А коль не по душе, так могу и унесть. Вона в Донской обители книжница и почище-то будет.
— Ты это брось! — обиделся привратник. — Что ты разумеешь, дурья башка? В нашей «вивлиофике» [114] самого государя Ивана Грозного инкунабулы имеются, а ты мне своей Донской обителью в нос тычешь. Что за сию книжицу хочешь?
114
библиотеке (устар.).
— Шапку серебра! — подумав немного, ответствовал гость.
— Нечистый тя бери! — сплюнул монах. — Шапку серебра! Ишь чо захотел! А хоромы царски впридачу не возжелаши? Рублик вот дам, да ишо… — он окинул брезгливым взглядом убогую одежду странника, — шапчонку волчью. А не хошь,
Гость задумчиво поскреб давно не мытый затылок. Поди знай, не прогадал ли? Но решив, что шапка и серебряный рубль выгоднее бумаги с черными букашками, крякнул:
— Сойдет!
Кругленький добродушный брат Елизарий аж затрясся от восторга, когда настоятель отец Михаил неожиданно вызвал его и вручил Книгу. Для брата Елизария все книги, попадавшие в монастырь, были с большой буквы. Книги были смыслом его жизни, страстью, болезнью. Еще тридцать лет назад скромное обиталище тогда совсем молодого монаха оказалось так набито редкостными фолиантами, что прежний настоятель отец Метропий только тяжко вздохнул да и отдал под книги несколько пустовавших нижних келий. С тех пор брат Елизарий стал ведать книжными подвалами, да столь рьяно, что слух о библиотеке Егорьевской обители разошелся по всей Москве и даже дальше. Окрестные торговые люди, крестьяне и богомольцы, не жалея трудов, стремились достать какой-нибудь редкий фолиант, зная, что в монастыре за ценой не постоят и скупиться не станут.
Стоит ли говорить, что почувствовал брат Елизарий, взяв в руки не виданную прежде книгу? Небольшая, толстенькая, доски переплетные обтянуты чьей-то кожей неведомой. Хоть и грязна донельзя, а и сквозь потеки золотое тиснение просвечивает. А украдкой заглянув внутрь, брат Елизарий и вовсе оторопел: книга редкостная — печатная, буквиц совсем нет, и буквы-то незнакомые на первый взгляд. Ах, почитать бы ее в тиши кельи! Так нельзя. Отец настоятель бубнит что-то. Когда еще угомонится, отпустит.
Отец Михаил уже давно заметил нездешнее выражение в глазах инока, но будучи человеком педантичным и дотошным, не удержался от наставления: пошто-де свет по ночам жжет, свечи-то свои, не казенные. Впрочем, вскоре отец Михаил заметил, что слова его мудрые уходят, как вода в песок. Не слышит их брат Елизарий. Тоскливо с ноги на ногу переминается да книгу свою драгоценную нежно к груди прижимает и, словно младенца, осторожно пальчиками кургузенькими поглаживает. Настоятель только рукой махнул и отпустил одержимого восвояси.
Дневное светило уже сменилось ночным, а брат Елизарий все еще не отходил от стола. Щуря близорукие глаза и сжав ладонями голову, он безуспешно пытался разобраться в непонятных строчках. Написано вроде по-русски, а вроде и нет. Ни фиты тебе, ни ижицы. Буквы не прежние, достойные славянские, и даже не государевы новомодные, что в Ведомостях московских [115] прописаны, а прямо черт-те что! (Боже помилуй, лукавого помянул невзначай! Кабы не вышло чего!) Из всех слов только имена и собираются. Да и то вполовину знакомые Елизарию. И написаны чудн о, не признать. Нет! Видать, надо идти к отцу Амвросию. Он великий знаток разных азбук. Авось подсобит.
115
«Московские ведомости» или «Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Московском государстве и иных окрестных странах» — первая русская газета. Стала издаваться с 1703 г.