Ледяное озеро
Шрифт:
— Здравствуйте, мистер Джессап. Кто-то из знакомых?
— Этот человек не местный. Один из тех, кто остановился у миссис Маккехни. Лондонец.
— Провалился под лед?
— Похоже, что он споткнулся во время катания и разбил голову о камень.
Глава пятьдесят седьмая
— Очевидно, это уже во всех газетах, — произнес Эдвин.
Они сидели в гостиной «Уинкрэга». На солнце набежали облака, и солнечный свет, наклонно падающий в окна, еще недавно такой
Ранее Труди позвонила племяннику в Лоуфелл и попросила приехать.
— В такое время лучше, чтобы семья не выглядела разобщенной. Единство должно стать нашим девизом, тебе не кажется? К тому же в «Уинкрэге» будет легче сдержать репортеров, чем в Лоуфелле.
Эдвин сомневался, что вообще будут какие-то репортеры.
— Сейчас информационное затишье, — продолжала Труди. — В отсутствие нового мирового кризиса… я опасаюсь, что у прессы будет знаменательный день. Настоящий подарок судьбы.
Эдвин пытался увильнуть, не желая встречаться с бабушкой и предпочитая оставаться рядом с Лидией.
— Я не горю желанием столкнуться лицом к лицу с бабушкой.
— Мама в своей комнате, — возразила Труди. — Она не собирается спускаться. А папа заперся в кабинете. Сол виделся с мамой несколько минут, но не желает об этом говорить.
Через полчаса она опять ему позвонила.
— Эдвин, ты должен привезти Утрату и Урсулу, если та все еще с вами. Здесь был Джимми Огилви. Приехал инспектор из Лондона и намерен побеседовать с каждым, кто находился в «Уинкрэге» в день Рождества.
— Лидия была в «Уинкрэге» в день Рождества. Но она не захочет приехать, а одну я ее не оставлю.
— Эдвин, ты не понимаешь. Инспектор Притчард не местный констебль. Будет гораздо лучше, если он встретится с Лидией в «Уинкрэге». Лучше для нее. Там, где она будет среди друзей. Нет, не с мамой, я же сказала тебе, мама в своей комнате, и, несомненно, инспектор посетит ее. Учитывая ее возраст и прочее. Но для остальных, для нас… Видишь ли, я считаю, мы должны сделать так, как он просит. Пожалуйста, Эдвин.
— А семейство Гриндли? Ты их вызвала?
— Гриндли появятся после ленча, и я также послала записку Майклу и Фредди в отель.
— Хорошо, мы приедем.
Как странно, подумала Аликс, заменив свою газету на другую, прочитанную Эдвином, что сейчас, перед лицом кризиса, они кажутся больше похожи на семью, чем раньше. С тех самых времен, как погибли мама и папа. Все сидели в гостиной «Уинкрэга», сплотившись перед лицом опасности.
— Как ты думаешь, они знали? — спросила она и прочитала вслух очередной заголовок: — «Герой войны оказался дезертиром». Бабушка, дедушка, тетя Труди, дядя Сол… Они знали об этом?
— Я уверен, что бабушка знала, — ответил Эдвин.
— В церкви есть мемориальное окно. Не понимаю, как она могла его установить, если знала, что он не погиб, а был трусом и дезертиром? — покачала головой Аликс. — Особенно эта героическая военная поза на картине.
Эдвин пожал плечами.
— По крайней мере тут мы можем истолковать сомнение в ее пользу и предположить, что она выяснила правду после того, как памятный знак уже установили. Вряд ли она могла бы его убрать без объяснения причин.
— Дедушка наверняка тоже знал, — промолвила Утрата.
Эдвин не согласился с ней.
— Бабушка могла держать это от него в тайне. А в таком случае, откуда он узнал? Все это замалчивалось. А бабушка вынуждена была осторожничать, она не могла с уверенностью предсказать, как дедушка встретит подобную весть. Он не одобрил бы дезертирства, даже если это его сын.
— Хорошо бы иметь больше подробностей, — вздохнула Аликс. — Здесь говорится только, что дядю Джека не убили. Он дезертировал и через несколько лет объявился в Германии, где, видимо, спелся с нацистскими лидерами. Вот здесь фотография, на которой он вместе с Гитлером. Когда я на нее смотрю, меня охватывает стыд.
Эдвин изучил снимок в газете «Дейли мейл».
— Интересно, где он получил этот шрам?
— В Гейдельбергском университете? — предположила Аликс. — Честно заработал на студенческой дуэли.
— Похоже, в дяде Джеке вообще не было ничего достойного уважения, — заметила Утрата. — Джаго Робертс! Надо же выбрать себе такие имя и фамилию. Но как газетчики пронюхали, что Джаго Робертс и есть дядя Джек?
— Просочилась информация из Особого отдела или от кого-либо еще, — произнес Эдвин.
В целом Утрата не выказала большого интереса ко всей этой истории.
— Поскольку я не знала дядю Джека… нет, извините, Великого Дядю Джека, то мне наплевать, умер он или стал фрицем. Я отрезанный ломоть, так что ничего не поделаешь.
Урсула подошла к вопросу с житейской мудростью.
— Паршивая овца в стаде — вот как это называется. В каждой семье имеется такая. Конечно, ужасный стыд, если оказываешься выставлен трусом всем напоказ, и я понимаю, что для поколения сэра Генри это выглядит омерзительным и позорным. Но война много лет назад закончилась. Я знаю, что если бы оказалась в самом пекле, то наверняка бы тоже сбежала. Как мамин кузен Билл, который прострелил себе ступню, чтобы его отправили обратно в Англию. Многие солдаты так поступали, когда не выдерживали в окопах.
— И он в этом преуспел? — спросила Утрата, поднимая голову от принадлежавшего Лидии нотного сборника «Сорок восемь прелюдий и фуг», которые привезла с собой из Лоуфелла и играла как заведенная, пока ее не попросили перестать. («Я знаю, ты считаешь Баха чудесным, — простонала Урсула, — но, честное слово, это как швейная машинка!»)
— Ему полагалось пойти под трибунал, но возникло достаточно сомнений в его пользу. Родственники, ясное дело, никогда больше с ним не разговаривали.