Ледяное сердце
Шрифт:
— Да, он был невозмутим, — изрек Вельзевул Лоренс.
Коронер закончил свои дела с телом Беби-Боя, но никто не приходил забрать его. И хотя это не входило в ее обязанности, Петра провела кое-какие генеалогические исследования, и они вывели ее на ближайшую ныне здравствующую родственницу Эдгара Рэя Ли, Гренадину Берджиус, его двоюродную бабушку, немощную и говорившую надтреснутым голосом.
Вскоре стало ясно, что она страдает старческим слабоумием. Телефонный звонок привел старушку в замешательство, а Петра растерялась. Позвонив Джеки Тру, она известила его о сложившейся ситуации.
— Беби хотел, чтобы его кремировали, — ответил тот.
— Он говорил о смерти?
— А кто не говорит? Я займусь этим.
Был понедельник, около четырех утра. Душевные силы Петры истощились, но возбуждение не давало сомкнуть глаз. Глубоко вздохнув, она откинулась на спинку кресла и выпила холодный кофе, простоявший уже несколько часов. Кофеин — вот что поможет измотанным нервам, умница.
В комнате детективов было тихо — кроме только Петры и детектива второго класса Бальзама, который что-то выстукивал на стареньком компьютере, здесь никого не было. Бальзам, ровесник Петры, держался как старик, в том числе и в музыкальных предпочтениях. Он принес с собой мощный приемник, но никаких оглушающих звуков из него не исходило. Детектив слушал тихую легкую музыку: передавали какую-то песню волосатиков восьмидесятых годов, переделанную для исполнения на струнных инструментах и губной гармонике. Петра вдруг перенеслась мыслями к лифту универсального магазина. Третий этаж, женская спортивная одежда…
Перед ней на столе лежали ее записи по делу Беби-Боя. Петра собрала их и начала укладывать в папку по порядку номеров листов. Лишняя аккуратность в данном случае не повредит… А какая разница? Это дело еще долго не будет закрыто. Зазвонил телефон.
— Коннор слушает.
— Детектив? — спросил мужской голос.
— Да, детектив Коннор.
— Хорошо. Говорит полицейский Солдингер. Я на углу Вестерн и Франклина, и вы, ребята, здесь были бы нужны.
— Что там случилось?
— Это по вашей части, — ответил Солдингер. — Тут сплошная кровь.
8
После короткого визита Робин наши контакты ограничивались вежливыми телефонными звонками и корреспонденцией, сопровождаемой еще более вежливыми записками. Если ей и хотелось поговорить о Беби-Бое или еще о чем-нибудь существенном, то она нашла себе другого слушателя.
Я размышлял, не навестить ли Спайка. Я принял его в семью, но он кончил тем, что проникся ко мне презрением и всячески добивался внимания Робин. Никакой тяжбы за право на опекунство — я знал, чем все это кончится. И все же порой я скучал по морде маленького бульдога, по его смешному себялюбию, впечатляющему обжорству.
Наверное, скоро я сделаю это.
После звонка Петры я ничего не слышал об убийстве. Много недель спустя я увидел ее имя в газете.
Тройное убийство на автостоянке у танцевального клуба рядом с бульваром Франклина. В три часа утра машина с крутыми парнями «Американ бэнд» из Глендейла попала в засаду, организованную членами враждебной им группировки из восточного Голливуда. Петра с неизвестным мне ее коллегой Эриком Шталем арестовали пятнадцатилетнего снайпера и шестнадцатилетнего водителя после «продолжительного следствия».
«Продолжительного», видимо, означало, что дело завели вскоре после смерти Беби-Боя.
Тратит ли Петра время на то, что может успешно завершить?
Возможно, это так, но она неугомонна, и неудача только подстегивает ее.
Несколько следующих недель я проводил время в основном с Элисон, помогал детям, клал в банк кое-какие деньги. Особых усилий потребовала одна консультация: четырехлетний мальчик случайно прострелил ногу своей двухлетней сестренке. Много семейных проблем, нет легких решений, но в конечном счете все, |кажется, устраивалось.
Я убедил Элисон взять отпуск, и мы провели четырехдневный |уик-энд на ранчо «Сан-Исидро» в Монтесито, поглощая солнце и отменную пищу. Когда мы возвращались в Лос-Анджелес, я убедился, что имею успех на всех фронтах.
Через день после нашего возвращения позвонил Майло и сказал:
— Не говори, что ты жил.
— Я только тем и занимался, что жил.
— Смотри не перестарайся. Мне хотелось бы, чтобы ты забыл О зловещей основе наших взаимоотношений.
— Помилуй Бог, — удивился я. — Что случилось?
— Нечто решительно безжизненное. У меня есть кое-что из области потустороннего, и я, естественно, подумал о тебе.
— Потустороннее? В каком смысле?
— На первый взгляд беспричинное, но мы-то, искушенные в психологии, знаем, что так не бывает, правда? Человек искусства, художница, убита в день открытия собственного вернисажа. В прошлую субботу. Кто-то задушил ее. Орудие убийства — тонкий предмет с зазубринами — возможно, свернутая металлическая проволока.
— Следы сексуального насилия?
— В наличии признаки определенных намерений, но признаков надругательства нет. У тебя есть время?
— Для тебя — всегда.
Он предложил мне встретиться за ленчем в кафе «Могул», индийском ресторанчике в Санта-Монике, в нескольких кварталах от полицейского участка западного Лос-Анджелеса. Кафе помещалось на первом этаже, выходило на улицу и закрывалось поблёскивающими золотом хлопчатобумажными шторами в полоску. Прямо у входа, на месте, предназначенном только для грузовиков, обслуживающих кафе, стоял незаметный «фордик», на приборной доске которого лежали дешевые пластмассовые солнцезащитные очки. Они, как я знал, принадлежали Майло. Ярко-красные стены помещения были обиты гобеленом машинной выработки с изображениями большеглазых людей цвета мускатного ореха и храмов с остроконечными шпилями. Какое-то меццо-сопрано исполняло печальную песню. В воздухе пахло карри и анисом.
Меня приветствовала пожилая женщина в сари.
— Он там. — Она указала в сторону столика у задней стены. Вести меня к нему было незачем. Майло был единственным посетителем.
Перед ним стояли сосуд емкостью в кварту с чем-то напоминающим чай со льдом и блюдо с жареными кушаньями самых разнообразных форм. Рот у него был забит до отказа, и он помахал мне рукой, продолжая жевать. Когда я приблизился к столу, Майло слегка привстал, вытер жир с подбородка, запил шарик величиной с бейсбольный мяч, который делал его щеки похожими на щеки орангутанга, и покачал мою руку, словно рукоятку водопроводной колонки.