Ледяное сердце
Шрифт:
— Было приятно вновь повидаться с тобой.
— А мне — с тобой.
Я вышел на портик ее дома.
Закрывая дверь, Элисон печально улыбнулась. Потом вышла из дома и коснулась губами моей щеки.
Я потрогал ее волосы. Она снова поцеловала меня. Крепко, почти агрессивно. Я попытался еще раз поцеловать ее, но она отстранилась.
— Поезжай осторожнее, — сказала она и закрыла дверь.
Элисон позвонила мне на следующий день в двенадцать часов.
— А мой ранний пациент не явился.
— Жаль.
— Да… я… не могли бы мы… не хотел бы ты… Я освобожусь сегодня в семь, и если тебе удобно…
— Семь часов — прекрасно. Хочешь, я что-нибудь приготовлю?
— Алекс, ты не возражаешь, если мы займемся чем-нибудь, вместо того чтобы сидеть и наедаться? Не прокатиться ли на машине? Я так насиделась в помещении. Поездка развлечет меня.
— Меня тоже. — Сколько же миль отмерил я на своей «Севилье», с тех пор как ушла Робин? — Давай проедемся по берегу до Малибу. Мой любимый маршрут. Все эти ночные поездки вдоль Тихого океана с Робин… да заткнись ты…
— Превосходно, — сказала она. — Если проголодаемся, то по пути много мест, где можно остановиться. Увидимся в семь.
— Мы где-то встретимся?
— Нет, подберешь меня у моего дома.
Я подъехал туда в семь часов две минуты. Не успел я подойти к двери, как она открыла ее, вышла на дорожку перед домом и встретила меня на полпути, выключив сигнал, регистрирующий движение. Элисон была в черном хлопчатобумажном платье без рукавов и в черных сандалиях на низких каблуках. Никаких бриллиантов, только одно золотое украшение на шее подчеркивало ее длину и белизну. Волосы она связала сзади в «конский хвост». Все это делало ее моложе, соблазнительнее.
— Я должна объяснить свое вчерашнее поведение, — быстро заговорила она. — Признаться, ранний пациент был назначен на девять тридцать. Но если называть вещи своими именами, я нервничала. Я очень, очень нервничала в твоем присутствии, Алекс. Я…
— Ты нервничала.
Она подняла и опустила плечи. Взяв меня за руку и ведя к дому, Элисон нервно смеялась.
— Если бы мои пациенты видели меня сейчас. Я крупный специалист в деле помощи другим с их переходными состояниями, но сама сейчас переживаю тяжкие времена. Переходные состояния. — Она покачала головой. — А теперь проявляю самонадеянность…
— Послушай, перед нашим первым совместным выходом в город я три раза менял сорочку.
Элисон внимательно посмотрела на меня. Я коснулся ее подбородка и приподнял ей голову. Она отстранила мою руку.
— Говоришь то, что нужно, — заметила Элисон. — С такими людьми, как мы, никогда не знаешь, не результат ли это профессиональной подготовки.
— Риск, связанный с характером работы.
Она обняла меня и крепко поцеловала. Язык у нее был гибкий и подвижный. Я крепко обнял Элисон, погладил по лицу, шее и спине, попытался опустить руку еще ниже, и, почувствовав, что она не сопротивляется, обхватил ее бедра. Элисон перевела мою правую руку вперед и зажала ее между ног. Я исследовал степень накала ее чувств, а она сделала какое-то движение ногами, явно свидетельствовавшие о ее намерениях. Подняв черное платье, я стянул с Элисон трусики, и она раздвинула ноги. Я целовал ее, щекотал. Одной рукой она крепко держала меня за волосы. Другой нащупывала мою застежку-«молнию». Наконец она нашла то, что нужно, мы повалились на пол гостиной, и я вошел в нее. Элисон крепко держала меня, и мы двигались вместе так, словно занимались этим всю жизнь.
— Я пустилась во все тяжкие, — проговорила она, целуя мое лицо. — И с тобой — это вовсе не результат профессиональной подготовки.
Эмоции появились позднее. После того как мы поспали, съели то, что осталось, подкрепили наши обезвоженные тела несколькими глотками воды и уже ехали на север по шоссе вдоль побережья океана. Мы взяли «ягуар» Элисон с откидным верхом. Я сидел за рулем, а Элисон растянулась на сиденье для пассажиров, завернувшись в большой ирландский свитер. Ветер развевал волосы как знамя.
Одну руку она положила мне на колено. Прекрасные пальцы, длинные и заостренные. Гладкие и мягкие.
Никаких царапин. Робин, хотя и большая мастерица, время от времени ранила свои руки.
Я прибавил газу и мчался между черным океаном и серыми склонами холмов, путеводными звездами дальнейших приключений. Кожа головы, там, где Элисон держала меня за волосы, все еще побаливала, а та часть лба, с которой она слизывала мой пот, подергивалась, словно к ней подвели электрический ток.
Я поехал еще быстрее, а Элисон погладила меня по колену, отчего мое тело снова напряглось.
Женщина чудная, женщина сладострастная.
Быстроходная машина, великолепная калифорнийская ночь. превосходно!
Но радость идиота слабела под натиском сомнений… какой-то мысли, которую я все время гнал от себя.
Это больше, чем глупость. Робин с Тимом. А я теперь с Элисон. Все изменилось, и перемена была к лучшему. Так?
5
Прошло сто часов с тех пор, как пролилась кровь Беби-Боя в проходе между домами, а работа Петры все еще не принесла никаких результатов. Неприятный, липкий привкус бесплодных усилий преследовал ее. Она чувствовала: каждое новое направление расследования снова заводит ее в тупик, но других дел не брала. Снижение количества преступлений — предмет гордости ее управления — было результатом хорошей укомплектованности личным составом. Пройдет еще много времени, прежде чем настанет очередь Петры начинать новое расследование.
Она перечитывала следственное дело до боли в голове. Спрашивала коллег, нет ли у них идей. Молодой сыщик низшей, первой, категории по имени Арбогаст посоветовал ей послушать музыку в исполнении Боя.
Петра купила несколько компакт-дисков и целое утро слушала хриплый голос Беби-Боя и бренчание его гитары.
— В поисках ключа?
— Нет, — ответил Арбогаст. — Потому что он выводил из душевного равновесия.
— Этот парень был трахнутым гением, — заметил другой детектив, пожилой Краусс. Петра никогда не подумала бы, что он поклонник музыки в стиле блюз. Но потом она поняла, что Краусс примерно одного возраста с Беби-Боем и, возможно, вырос под его музыку.
Умер гений, а наиболее влиятельная пресса не проявила к этому никакого интереса. Не звонили даже из «Тайме», несмотря на всегда положительные обзоры музыки Беби-Боя, которые встречала Петра, пробегая по Всемирной паутине. Она оставила сообщение музыковеду газеты в робкой надежде на то, что какой-нибудь штрих в биографии Беби-Боя подскажет ей новое направление расследования. Но этот придурок так и не позвонил.
Петре докучала небольшая группа самозваных «рок-журналистов», ребят с молодо звучащими голосами, утверждавших, что они представляют такие издания, как «Звон гитары», «Мир гитары» и «Гитара двадцать первого века». Всем хотелось знать подробности убийства для некрологов. Никто из них ничего не мог сказать о Ли, помимо хвалебных отзывов об его игре. Часто повторялось слово «фразировка». Этим термином пользовался Алекс. И Петра поняла: он означает то, как музыкант взаимно Располагает ноты и ритм.