Ледяной ветер Суоми
Шрифт:
– По рукам, – Лыков по очереди обменялся с собеседниками крепкими рукопожатиями. – А теперь расскажи, будь добр, про криминальную обстановку в Гельсингфорсе. Особо прошу остановиться на тех вещах, которые могут касаться моего дознания.
Комиссар подвел статского советника к плану города, висевшему на стене:
– Запоминай. К зиме я жду ухудшения этой самой обстановки по причинам, которые только что изложил. В Гельсингфорсе копится критическая масса недовольных. Люди лишаются работы, им нечем себя прокормить. А к ним вдобавок едут и едут новые конкуренты на приискание должности. Мы участили облавы, забираем с улиц и из притонов праздношатающихся, а их меньше
– Что еще предпринимаете?
– Пытаемся бороться с пьянством. От него все зло! Каждый вечер в шести участках, на которые поделен город в полицейском отношении, собирают до полусотни напившихся до беспамятства или буйства. А по воскресеньям – больше ста. В итоге принято правило, запрещающее продавать водку в малых количествах, меньше одной канны в руки.
– Канна – это мера в три с половиной литра, – поспешил пояснить Лыкову Вихтори.
– И результаты вроде бы есть. Рабочие и плебс не могут позволить себе такой расход. Пьяных, кажется, стало меньше.
Алексей Николаевич скептически покачал головой:
– А самогоноварение? А кто помешает рабочим скинуться на канну втроем?
– Ты прав, все это имеет место. Но мы ужесточили также правила продажи. Теперь водку можно купить только четыре дня в неделю: со вторника по пятницу с девяти до одиннадцати часов утра.
– И что?
Начальник сыскной полиции поджал губы:
– В ответ они стали пить политуру. В бутылку лимонада кладут соль, доливают политуру и трясут. От соли и встряски лак выделяется и осаживается на дно.
– Много уже народу отравилось? – сочувственно спросил питерец. – У нас таких дураков тоже в избытке.
– Есть ослепшие, и два человека умерли. А еще очень мы досаждаем шведам. Представляешь, наши ребята повадились ходить на ту сторону границы в шведский город Хапаранда. Для этого надо лишь перейти речку по мосту. И – пей сколько хочешь и когда хочешь, да и цены ниже. В результате в прошлом году…
Кетола полез в стол, вынул оттуда справку и зачитал вслух:
– …задержано в пьяном виде семьсот семьдесят пять человек. Из них шестьсот восемьдесят семь оказались финляндцами! Почти все тяжкие преступления в Хапаранде были совершены ими же. Население требует усилить в городе кадр полиции и не пускать через мост соседей.
– Понял. А что с более серьезными преступлениями?
– Кражи в квартирах случаются здесь даже не каждую неделю, не то что у вас. Часто стали красть в банях, особенно в Сёрнесе. Как редкий случай приведу похищение главным директором Гельсингфорсской лесопромышленной фирмы Генриксеном семидесяти тысяч марок из кассы предприятия. Украл и побежал к вам в Россию! Мы арестовали его уже на станции Рийхимяки. Что еще? Грабежи происходят регулярно. Вчера, например, ограбили городского фискала [26] в парке Дьюргорден, возле спортивного плаца. Зачем он туда вечером один пошел?
26
Фискал – следователь.
– Тихий городок, два грабежа в неделю, – ехидно прокомментировал питерец. – Вас бы, батюшка, начальником сыскного в Иркутск! Или в Читу. Поглядел бы я, как бы вы там крутились.
Кетола хотел съязвить в тон, но гость опередил его вопросом:
– А что с убийствами? По-прежнему около ста в год на всю страну? Не снижается?
– Увы, даже потихоньку растет. Это общая тенденция. У вас ведь то же самое?
Статский советник выругался в ответ:
– У вас потихоньку, а у нас полным ходом. Но…
– Сегодня в обеих каторжных тюрьмах Финляндии за убийство сидит почти пятьсот человек. Каждый год прибывает еще по сто – сто двадцать. Дела преимущественно бытовые. Вот недавно в городской богадельне Оггельбю поспорили двое, кому очередь шить на швейной машине. И двадцатидвухлетний дурак вынул нож и зарезал шестидесятипятилетнего старика… Теперь получит десятку и шесть лет лишения гражданского доверия [27] .
– Ну а как насчет настоящих убийств? – с нажимом уточнил питерец.
27
Лишение гражданского доверия – поражение в гражданских правах.
По лицу комиссара пробежала злая гримаса:
– В Улеаборге в июне подломали кассу Алатеммесской кооперативной торговли. Забрали всего двести марок, но при этом убили заведующую торговлей Анну-Ловизу Сиири и ее пятнадцатилетнюю дочь.
– Как их убили? – лицо Лыкова тоже дернулось.
– Застрелили из револьвера.
– Нашли?
Кетола ответил сквозь зубы:
– Нет. И улик никаких не оставил, сволочь. А неделю назад уже здесь, в моем городе, случилось подобное. Ограбили кондитерскую акционерного общества «К. М. Брондин» на углу Высокогорной и Южной Эспланадной. Взломали все три кассы, похитили около тысячи марок. И задушили сторожа Хирвикоски семидесяти лет.
– Там стреляли, здесь душили. Ты думаешь, это сделал один и тот же человек?
– Да. Кассы и там и там взломаны одинаково.
– Есть какие-то предположения? – насел Лыков. – Что говорит агентура?
Юнас побарабанил пальцами по столу и ответил после паузы:
– Пока у меня пусто. Предположения… они ничего не стоят. Агентов я зарядил, жду.
– Тебе помочь с этим делом?
– Что я, малый ребенок? – рассердился комиссар. – Справлюсь сам. Чем ты, приезжий, можешь мне помочь? Ты даже языка здешнего не знаешь.
– Хорошо, – миролюбиво продолжил питерец. – Что по моему делу? Вы нашли хоть что-то на Раутапяя?
Кетола окончательно расстроился:
– И тут пусто! Чтоб ему сгореть в аду!
Немного успокоившись, он пояснил:
– Мы наблюдаем за его сестрой Импи, которая живет в Лапвике. И за приятелем, Кустасом Пюльсю; тот сидит в губернской тюрьме, отбывает трехлетний срок за кражу. Смотрим переписку, подсадили в камеру своего человека. Наседка у вас называется? Вот.
– Подсадная утка.