Ледяной викинг
Шрифт:
– Следующий вид раствора – эмульсия… – неуверенно начала я, но химический бог вдруг смилостивился надо мной.
– Я вижу, что ты знаешь, – прервала учительница. – Садись, пятерка.
Не веря своей удаче, я убралась за парту, наконец-то села и стянула вниз рюкзак. А потом шепотом поделилась с Ленкой, моей подружкой и по совместительству соседкой по парте:
– Представляешь, эмульсию с суспензией я как раз и не знала!
– Дуракам везет, – философски отозвалась она.
Я не обиделась, все еще пребывая в эйфории от неслыханного везения.
– Видела объявление о хоре? – спросила я. – Давай пойдем, поприкалываемся?
Предлагать
– Пойдем, – неожиданно согласилась Ленка, и я вспомнила, что она пару лет назад окончила музыкальную школу.
Я тоже посещала это славное образовательное учреждение целых четыре года. Поступила я туда совершенно самостоятельно – в нашу подготовительную группу детского сада пришли преподаватели и по очереди вызывали всех в актовый зал на прослушивание. Видимо, мои данные никого не поразили – меня приняли со странным статусом кандидата.
В шесть я не понимала толком, что это значит, и была страшно довольна. Придя домой, я с гордостью заявила, что поступила в музыкальную школу и теперь кандидат. Мама и бабушка надо мной посмеивались, но в сентябре послушно отвели в музыкалку. Она располагалась в небольшом одноэтажном здании, стареньком, но очень уютном, со скрипящими деревянными половицами и окнами, выходящими в заросший садик.
Учиться мне нравилось и бросать музыкальную школу я не хотела, хотя никакими успехами похвастаться не могла. Целый месяц играла одну и ту же пьесу на специальности. На уроках сольфеджио за музыкальные диктанты – когда задавали записать нотами сыгранную преподавательницей мелодию – никогда не получала выше тройки. На хоре, когда мы разучивали итальянскую песню «Санта Лючия», не смогла взять соль во второй октаве.
В итоге, когда стали готовить отчетный концерт, меня решили на него не брать. В конце урока учительница раздавала всем униформу – синий бант в белый горошек и ленточку, чтобы завязать его на шее под воротничком белой блузки. Так, по замыслу школы, хор выглядел бы единым коллективом. Дойдя до меня, училка помедлила и прошла мимо со словами:
– А тебе еще рановато.
Каким это стало ударом! К хоровому пению я была в общем и целом равнодушна – объектом моих мечтаний являлся бант, в котором мне ужасно хотелось покрасоваться на сцене.
Я вышла из класса, от расстройства не замечая ничего вокруг, оглушенная и потерянная. Меня одну не взяли на отчетный концерт! Я пою хуже всех и недостойна даже выступления в хоре!
Дойдя до раздевалки, я решительно повернула обратно. Я этого так не оставлю! Вернувшись в класс, я робко попросила собиравшую ноты учительницу:
– Возьмите меня, пожалуйста, на концерт! Я буду очень стараться.
– Ну ладно, – она махнула рукой и выудила из пакета заветный бант: – Держи.
Вне себя от счастья, я поблагодарила ее и поскакала одеваться. Все же на концерт и надену синий бант в белый горошек! Вопрос несоответствия моих вокальных данных общему уровню волновал меня в последнюю очередь.
Я благополучно выступила на отчетном концерте, где покрасовалась в белой блузке и пресловутом банте. Вряд ли я сильно испортила своим неидеальным пением общее звучание, зато очень порадовала пришедшую поглядеть на меня маму.
А злосчастный бант постигла печальная участь: гладя его перед тем, как вернуть, мама поставила утюг на слишком большую мощность и сожгла. Мы аккуратно обрезали обгоревший край и смотали его так, чтобы ничего не было заметно. Я страшно переживала, но учительница собрала банты не глядя, чем спасла меня от позора.
Так, ни шатко ни валко, я отучилась в музыкалке целых четыре года. В последний год моего посещения этого заведения мама поставила условие:
– Если экзамен по специальности в конце года сдашь на три, я тебя из музыкальной школы забираю. Какой смысл время терять, если ты все равно заниматься не хочешь?
Заниматься я и правда не особенно хотела, но бросать музыкальную школу – тоже. Я не поверила маминым угрозам и продолжила учиться в прежнем режиме. В мае закономерно сдала экзамен по специальности на трояк – видимо, поставить мне два там просто не могли, хотя я этого вполне заслуживала. Тогда-то я и убедилась, что мама вовсе не шутила!
Дома разразился грандиозный скандал с криками и слезами, но он ни к чему не привел – мама осталась непреклонна. Напрасно я клялась и божилась, что на следующий учебный год непременно исправлюсь. Я уже обещала это много раз и, честно говоря, сама себе не верила.
Когда ссора утихла, я вышла на улицу. В полном одиночестве гуляла по двору и никак не могла поверить – неужели я больше в музыкалку не пойду? А ведь совсем недавно мы с мамой покупали нотные тетради…
Только одно воспоминание грело мое сердце – мальчишка, ходивший со мной в один класс по сольфеджио. Ни он, ни я не блистали идеальным музыкальным слухом. Мы, троечники, интуитивно старались убраться подальше от учительского пианино – за последний стол у шкафа. Так как сидеть мальчику с девочкой было некомильфо, опоздавшему приходилось устраиваться где-нибудь в другом месте.
У мальчишки имелось преимущество – в том же кабинете он занимался специальностью, и опередить его в этот день было невозможно. Когда являлась я, он уже победно восседал за последним столом и оттуда с вызовом смотрел на меня. Отыгрывалась я на втором уроке сольфеджио в неделю – специально приходила пораньше, чтобы занять заветное место, и тогда уже наступала моя очередь торжествовать.
Однако сидеть за последним столом было так удобно, что вскоре мы с ним плюнули на школьные условности и садились рядом с тем, кто пришел раньше, вызывая удивленные взгляды и перешептывания девчонок. До обвинений во влюбленности дело не дошло, но повод для сплетен мы подарили серьезный, хотя все наше общение сводилось к списыванию во время музыкальных диктантов. А так как ни он, ни я толком не умели их писать, то просто копировали друг у друга ошибки, за что нас потом здорово ругала учительница…
Такой у меня имелся не слишком удачный опыт приобщения к музыкальному искусству. Видимо, в глубине души я чувствовала некоторую неудовлетворенность, поэтому и предложила Ленке посетить прослушивание – естественно, в порядке прикола. Представить себе, что кто-то из нашей школы явится записываться в хор добровольно и на полном серьезе, я не могла.
Однако когда мы после уроков заявились в актовый зал, я была неприятно удивлена. На первом ряду сидел народ – конечно, одни девчонки, – но никто и не думал прикалываться. Все послушно подходили по очереди к тетеньке за роялем и пропевали сыгранные ею ноты и их сочетания. Мы устроились подальше от сцены, поближе к выходу, чтобы в случае опасности можно было незаметно скрыться. Я чувствовала себя не в своей тарелке. Куда я попала? Сейчас меня и отсюда вышибут с позором…