Ледяные руки
Шрифт:
— Еще вопрос. Почему вы не поставили, например, триста долларов на одну лошадь, а еще двести — на другую?
— Я ведь достаточно знаю о бегах. Соотношение ставок при предварительном пари ни о чем не говорит, оно просто дает математическую оценку сиюминутной ситуации. Окончательный результат может оказаться совсем иным, особенно когда на лошадь мало надежд, и тогда к ней тянутся отчаявшиеся вроде меня, кому нечего терять.
— Почему вы сами не пошли в кассу за выигрышем?
— Я поехала на ипподром. Мой брат этого не знал, хотя тоже был там. А я его видела. Он поставил на
— Продолжайте, — сказал Мейсон.
— Я решила, что они следят за этим окошком и знают о моей ставке, а потому…
— Какие отношения у вас с мистером Фремонтом?
— Он не любил меня… Вернее, я хочу сказать… Ну, он любил меня, но… Я не любила его.
— Он приставал к вам? — спросил Мейсон.
— Навязывался, — подтвердила Нэнси. — Сперва как бы по-отечески. Я служила у него, и он взял Родни на работу из одолжения мне. А потом он стал приставать в открытую.
— И тогда вы ушли с работы?
— Да.
— Брат признался вам, что присвоил деньги?
— Да.
— И сколько, вы говорите?
— Около трех-четырех тысяч.
— А у меня создалось впечатление, что недостача составляла только тысячу, максимум тысячу пятьсот, — заметил Мейсон.
— Был момент, когда цифра достигала пяти тысяч. Потом он пару раз выиграл, и цифра значительно уменьшилась. Но ситуация оставалась взрывоопасной, я это знала. И поэтому мечтала разбогатеть, чтобы возместить недостачу, а позже — утолить глодавший брата неуемный финансовый голод, который толкал его на хищения.
— Итак, расплатиться он не мог?
— Нет. И пребывал в отчаянии. Еще бы! Поневоле взвоешь, когда в кармане последняя сотня… По-моему, он собирался присвоить еще денег. Философия на мой лад — или все, или ничего. Кажется, у него появилась мыслишка, мол, какая разница за сколько страдать, за пять тысяч или за три с половиной, один черт… Но тут что-то произошло. Не знаю что, но доступа к наличности не стало. Во всяком случае, на бега он отправился с сотней долларов, и только. Больше ставить ему было нечего.
Обдумав услышанное, Мейсон вдруг сказал:
— Вот вам совет. Сидите, будто воды в рот набрали. Никому ни слова. Не давайте полиции ни малейшей зацепки. Вас будут допрашивать. Будут сладкими голосами утверждать, что вы, по их мнению, выгораживаете кого-то другого, что они хотят вас…
— О, но все это уже было.
— И вы ничего не сказали о брате?
— Абсолютно ничего.
— Прекрасно, — похвалил свою клиентку Мейсон. — Продолжайте в том же духе. Не рассказывайте им ничего. Твердите одно: за любой информацией пусть обращаются к вашему адвокату, и я предоставлю им те сведения, какие можно предоставить… Должен предупредить вас еще об одном, о газетных страстях. Репортеры, слезливые
— И это будет неправдой?
— Не обязательно, — сказал Мейсон. — Иные из репортеров — честные ребята. Они постараются сохранять беспристрастность, но при этом захотят описать своим читателям вашу персону, вашу биографию, ваш характер, напишут об обескураженной девчушке с незапятнанным прошлым, добросовестной секретарше-стенографистке, которая внезапно оказалась вовлеченной в вихрь неуправляемых событий, попала в тюрьму и ожидает суда по обвинению в убийстве первой степени. Они будут старательно изображать вас, все, что им удастся раскопать в вашей интимной жизни.
— Значит, я не должна им ничего рассказывать?
— Что бы ни случилось, — категорически заявил Мейсон, — вы должны хранить гробовое молчание. Никому ни слова. Выстоите?
— Да.
— Что ж, это потребует от вас нервов, характера и железной воли.
— Я умею молчать. Если вы меня не покинете, я буду вас слушаться во всем.
Адвокат сделал знак надзирательнице, что его визит завершен, поспешил к лифту, а затем — к телефонной будке, позвонить Полу Дрейку.
Когда Дрейк взял трубку, Мейсон сказал:
— Это я, Перри. Есть задание для тебя.
— Валяй.
— Оно касается запрета на инвентаризацию вещей покойника или вскрытие его сейфов, или что-либо другое в том же роде в отсутствие официальных представителей.
— Что дальше? — спросил Пол.
— Полиция явится в офис Фремонта, чтобы описать содержание его сейфа и тайника. Они пока не сделали этого, ожидая, пока появятся эти официальные представители. Полиция располагает сведениями, что в тайнике можно обнаружить крупную сумму. Представителя должна послать налоговая инспекция. Полицейские обгрызут себе ногти от нетерпения, пока дождутся.
— Какое отношение это имеет к нам?
— Я хочу присутствовать при вскрытии тайника, — объявил Мейсон.
— Безнадежно, — возразил Дрейк. — В присутствии посторонних к нему и не прикоснутся. Полиция выставит тебя оттуда, чтоб и духу твоего не было в радиусе одного квартала. Ты выступаешь как защитник подозреваемой, и они не намерены преподносить тебе улики на серебряном блюдечке.
— Намерены или не намерены, им придется со мной смириться, — сказал Мейсон. — По счастливой случайности мне известно, что ты имеешь влияние на инспекцию по наследствам.
Позвони туда и попроси, чтобы меня назначили их полномочным представителем.
— Перри, зачем тебе это? Полиция составит точную опись.
— Знаю. Но мне надо проникнуться обстановкой, посмотреть, что это за место. Ведь впереди суд, а я защищаю Нэнси Бэнкс от обвинения в убийстве первой степени.
— Инспекция по наследствам рассорится с полицией из-за подобной вольности.
— Не обязательно. Но так или иначе, попробуй это провернуть.
— Ладно, — с некоторым сомнением согласился Дрейк, — попробую. Если, конечно, очень постараться, и если закон допускает. Но даже если и не допускает, я окружу тебя неким ореолом. ..