Легавые. Ружье. Загадка Глухого
Шрифт:
Утренние газеты тоже не обошли вниманием сенсациях
Это означало, что теперь около четырех миллионов человек знали об угрозах вымогателя.
Что будет дальше?
Вечером в понедельник Энтони Ла Бреска и его друг Питер Калуччи (он же Куч, Калуч или Кучер) должны были встретиться в варьете, что находилось в переулочке недалеко от Стема. I
За Ла Бреской следовал хвост от места его работы н деловой части города, где сносили старое здание. Хвост состоял из трех человек, они использовали метод наблюдения под названием «Алфавит».
Детектив
Теперь Ла Бреска был под колпаком. Даже в самых людных местах можно было не опасаться потерять его а толпе. Калек в любой момент мог пересечь улицу и идти шагах в пятнадцати впереди Ла Брески. Тогда схема выглядела бы так: С, Ла Бреска, А, В. Детективы действовали четко, несмотря на холод и на то, что Ла Бреска оказался любителем пеших прогулок. Коротая время перед свиданием с Калуччи, он устроил им неплохую экскурсию по городу.
Наконец Ла Бреска и его приятель вошли в варьете и уселись в десятом ряду. Представление было в полном рвзгаре. Двое комиков в широких штанах горячо обсуживай дорожное происшествие, главным действующим лицом которого была блондинка за рулем.
— Говоришь, она врезалась в твою выхлопную трубу? — спросил первый комик.
Фарами, — уточнил второй.
— Угодила фарами в твою выхлопную трубу? — переспросил первый комик.
— Чуть трубу не оторвала, — пожаловался второй.
Калек, сидевший через проход от Ла Брески и Калуччи, внезапно вспомнил маляров и в который раз пожалел, что они закончили работу. О’Брайен устроился позади Ла Брески и Калуччи. Энди Паркер занял место чуть левее Калуччи в том же ряду.
— Как добрался? — шепотом спросил Калуччи у Ла Брески.
— Нормально, — шепнул Ла Бреска.
— Что Дом?
— Хочет войти в долю.
— Я так понял, что ему нужна сотня-другая.
— Это на прошлой неделе.
— А сейчас?
— Требует треть.
— Пусть идет в задницу!
— Ты что! Он же в курсе.
— Как он пронюхал?
— Пес его знает.
В оркестровой яме взвыла труба. Над сценой вспыхнули фиолетовые прожекторы, на занавесе появилось яркое пятно. Труба уступила место кларнету, которого поддержал саксофон, вызывая у одних зрителей сладкие воспоминания, у других эротические грезы, а у третьих и то и другое. Из-за занавеса показалась рука в перчатке. «А теперь, — прозвучал голос, многократно усиленный динамиками, — свое несравненное искусство продемонстрирует нам очаровательная юная леди из Франции. Мы рады представить вам мисс… Фриду… Панцер!»
Из-за занавеса показалась ногЬ.
Обутая в черную лакированную туфлю на высоком каблуке, она, казалось, плыла в воздухе. Затем нога согнулась, и носок туфли указал в пол. Нога стала видна чуть больше, черный нейлоновый чулок сверкал в свете прожекторов. Показалась черная подвязка и часть белой ляжки. Фетишисты в зале пришли в восторг. Детективы, которые не были фетишистами, тоже остались довольны. На эстраде показалась Фрида Панцер, освещенная фиолетовыми огнями. Она была в длинном лиловом платье с разрезами до талии, в которых виднелись длинные ноги в черных чулках с черными подвязками.
— Ножки первый сорт! — сказал Калуччи Ла Бреске.
— М-да! — пробормотал тот.
Сидевший за ними О’Брайен тоже глянул на ножки Фриды Панцер. Они действительно были в полном порядке.
— Очень не хочется никого принимать в долю, — прошептал Калуччи. .
— Мне тоже, — согласился Ла Бреска. — Но что делать? Если мы дадим ему от ворот поворот, он помчится в полицию.
— Он так сказал?
— Намекнул.
— Сволочь!
— Что ты думаешь делать? — спросил Ла Бреска..
— Может, замочить гада? — предложил Калуччи. Фрида Панцер начала раздеваться.
Оркестр в яме выдавал нечто сногсшибательное. Большой барабан глухим уханьем приветствовал падение на подмостки очередного предмета туалета. Казалось, сцену усыпали лепестки гигантских астр. Девица вращала задом — подавала голос труба, она гладила себя по бедрам — завывал саксофон, а пианист играл галоп в такт г г порханью по сцене.
— С сиськами у нее порядок! — шептал Калуччи, и Ла Бреска шепотом выразил полное согласие.
Затем они замолчали.
Музыкальное крещендо достигло апогея. Барабанная дробь напоминала пулеметную стрельбу, труба визжала, штурмуя верхнее «до» и пытаясь продраться еще выше, беспокойно урчал саксофон, неистово наяривал пианист, гремели тарелки, труба еще раз взвизгнула и снова не одолела очередного пика. Сцена превратилась в водоворот Пуков и огней, девушка совершала ритуал, передавая и зал шифровки, даным-давно разгаданные любителями < грады — обещание греха и экстаза. В зале пахло потом и страстью. Иди и возьми, иди и возьми, детка! Давай, и1вай, давай, давай!
Сцена погрузилась во мрак.
В наступившей темноте Калуччи прошептал:
— Твое мнение?
На сцене опять появился комик в обществе маленькой, охальной и очень грудастой блондиночки. Они разыграли ' кетч в приемной врача.
— Мне не хотелось бы никого убивать, — шепнул Ла бреска.
— Что поделаешь. Так надо.
— И все же…
— Деньги-то большие, учти.
— Тогда тем более можно поделить на троих, разве нет? — отозвался Ла Бреска.
— Зачем делить на троих, когда можно пополам?