Легенда о Безголовом
Шрифт:
– Выходит, убили где-то рядом?
– Почему?
– Ты же сама сказала – «притащили», а не «привезли». Значит, есть основания считать, что труп несли на руках?
– А, ты об этом… – Тома кивнула. – На влажной поверхности асфальта должны были остаться следы протекторов. Но их нет. Отпечатки обуви затоптаны. Четких среди них не нашлось. Наша центральная площадь – единственное прилично заасфальтированное место в городе, так что и следов волочения трупа не сохранилось. Конечно, тело могли погрузить на тележку или тачку, но ведь и у них колеса имеются…
– Ну, а раз так, –
– Да сколько там этого Подольска!..
– Сколько б ни было. Все равно рискованно.
– Ну кто у нас в такое время в окна таращится? Я тебя умоляю, Лара! Труп могли приволочь с любой из окраин.
Тамара снова кивнула.
– Из Каменца медэксперта вызывали. У нас тоже есть специалист, только он сам попросил подстраховать его. Как-то не приходилось до сих пор нашему Петровичу иметь дело с отрубленными головами.
– Как же так? А предыдущее убийство?
– Там все проще. Оно же было первым, никто особенно не гнал, не дергал, не стоял над душой, журналистов было – раз-два и обчелся… Короче, выводы пока считаются предварительными. Смерть наступила в промежутке между одиннадцатью часами вчерашнего вечера и часом сегодняшней ночи.
– Голову отделили от тела уже после смерти?
– Пока никто не готов это утверждать. Других серьезных повреждений на теле нет. В крови – никаких ядов. Возможно, завтра в течение дня медицина даст какую-то дополнительную информацию, но я не думаю, что она что-то кардинально изменит.
– Выходит, голову отделили от тела, когда человек был еще жив? Ты это имеешь в виду?
Тамара утомленно отмахнулась.
– Откуда мне знать?
– И как вообще ее отделили от тела? Пилили, рубили, резали кухонным ножом? Острым или тупым лезвием?
– Послушай, подруга, неужели тебе и в самом деле это интересно? Меня, например, от таких разговоров слегка того… мутит. – Тома глотнула своего самодельного эликсира, поморщилась, захрустела соленым огурчиком. Такой я ее видела крайне редко, и это означало, что она и в самом деле взволнована, напряжена и пытается хоть как-то справиться со своим состоянием.
– Скажи прямо. Тебя, думаю, способ убийства тоже должен интересовать. Как следователя, в конце концов.
– Да интересует он меня, интересует, только не могу я это без конца повторять! – вздохнула Тамара. – Никаких пил и ножей. Голову отделили от тела одним очень сильным ударом чрезвычайно острого предмета. Предположительно топора. Удар у убийцы поставлен неплохо. Поэтому, даже если жертва в ту минуту еще была жива, долго мучиться ей не пришлось. Скорее всего, человек не успел даже толком испугаться.
– То, что жертва не испугалась, может свидетельствовать только о двух вещах. Первое: она добровольно подставила шею под топор, словно играя в какую-то жутковатую игру. Вполне правдоподобно, но я в это не верю. Второе: на человека напали неожиданно, думаю, сзади. Оглушили и обезглавили. Возможно, он доверял тому, кто оказался у него за спиной, и не боялся его. Таким образом, голову отрубили жертве, находившейся в бессознательном состоянии.
– Может, и так, – Тамара на мгновение задумалась. – Даже наверняка так. Только что это нам дает?
Это самое «нам», в которое подруга не вкладывала никакого скрытого смысла, я неожиданно для себя восприняла и оценила иначе. Ведь еще сегодня утром меня ничего не волновало и не тревожило, даже разрушенная, как теперь окончательно выяснилось, еще несколько лет назад семейная жизнь. А вечером я уже вникаю в совершенно мне не нужную криминальную историю, в сущности страшную и дикую. И эта сущность совершенно не мешает мне, киевскому адвокату, который уже третий год подряд принципиально отказывается от работы по уголовным делам, расспрашивать старую приятельницу, к тому же мать троих детей, о способе, которым один человек отрубил голову другому. И даже давать какие-то советы и вообще мыслить как лицо, кровно заинтересованное в результатах расследования.
То, о чем мы сейчас говорим, в самом деле может кое-что дать не только Тамаре Комаровой, следователю местной прокуратуры, и оперативникам, которые сейчас роют землю носом, но и «нам» – Томе и Ларисе, двум выпускницам юридического факультета, втянутым в это дело: одна по долгу службы, другая – абсолютно случайно. И при этом я вовсе не горю желанием оказаться хоть в малейшей степени причастной к столь страшной истории. Только это все равно уже произошло, и теперь я точно никуда не уеду. По крайней мере, в ближайшие несколько дней.
Потому что жить в доме следователя, который ведет громкое резонансное дело, быть юристом и целомудренно избегать разговоров об отрубленных головах, а вместо этого, скажем, щебетать о преимуществах столичных косметологов в сравнении с провинциальными – совершенно нелогично. Да и невозможно.
– Нам с тобой, – все же поспешила оговориться я, – это ничего не дает. А вот вам, – я прицелилась в Тому указательным пальцем, а затем очертила им в воздухе окружность, – даст важную информацию о личности убийцы.
– Убийцы? Почему ты считаешь, что их не двое?
– Возможно, – кивнула я. – А хоть бы и трое: один заманивает и оглушает, другой рубит голову, затем третий тащит труп через весь город. Ты сама-то допускаешь такой расклад?
– Я уже и не знаю, что допускать и чему верить…
– Ну, это уже совсем безнадега, а тебе такие настроения сейчас ни к чему! В том, до чего мы додумались, есть рациональное зерно. Смотри. – Я устроилась поудобнее и прикурила очередную сигарету. – У того, кто способен отрубить голову живому человеку, нервы, несомненно, крепкие. Но тут, – я постучала себя по лбу, – точно не все в порядке. Однако он не явный псих и у него точно нет справки из диспансера и врачебного диагноза. Он никогда не лечился ни стационарно, ни амбулаторно. И выглядит как самый обычный человек. Больше того – как человек, которому можно доверять настолько, чтобы позволить ему оказаться у себя за спиной. Одним словом, это абсолютно надежный, порядочный, законопослушный гражданин. Возможно, даже имеющий определенный вес в обществе и соответствующий социальный статус.