Легенда о черном алмазе
Шрифт:
Еще когда укладывались спать и, гася лампу, Макарыч пожелал им спокойной ночи, Емелька знал, что эта ночь не будет для него спокойной. Все же он постарался уснуть: ворочался с боку на бок, потом считал до пятидесяти, до ста,- однако сон окончательно покинул его. Бес-шумно добравшись до двери, Емелька осторожно снял крючок, прикрыл за собой дверь, присел на крылечке.
Ночь плыла тихая, лунная, в смутной россыпи звезд, а контур ясеня на противоположном берегу, обведенный густой каемкой света, был похож на малое серебряное облако. Емелька
Емелька стал прислушиваться к ночным шорохам. Вот как будто послышался шепот - это неподалеку от крылечка зашумел молодой тополек. Было полное безветрие, но тополек почему-то взволновался. «Странно,- подумал Старшой.- Может, и у тополька свои тревоги?»
– Почему же мне не спится?
– произнес он негромко вслух.- Скоро зорька…
«Я тоже не сплю,- прошумел тополек.- Не могу уснуть, разные мысли покоя не дают…»
Емелька оглянулся по сторонам: он отчетливо уловил голос. Или это ему причудилось в такую серебряную ночь? Нет, он расслышал сдержанное дыхание, и вот уже Костик усаживается рядом на ступеньку.
– Ты с кем-то разговаривал?
Емелька тихонько засмеялся:
– С тополем. Но вот что здорово, Костик: ты всегда чувствуешь, когда нужно прийти. Понимаешь, какая-то тревога на душе… Отчего? В этом старом доме, Ко-Ко, не все в порядке.
– Ты думаешь, Анка и вправду кого-то заметила за окном?
– Одно скажу: раньше ей никакие страхи не мерещились.
– Я про того контуженого Тита думаю,- помолчав, прошептал Костя.- Если он псих, как же его дед Митрофан не опасается? Я слышал, что такие, как Тит, за любые, даже самые худые, дела не отвечают. Псих может и пожар устроить, и окна побить, и кого-нибудь ни за что ни про что обидеть, а в суд его не поведут - в больницу отправят.
Емелька поежился:
– Страхи нагоняешь? Или забыл наше правило: смелости учись у разведчика, осторожности - у сапера?
Костик словно бы и не слышал:
– А вспомни, как Тит плавает?
– Ну, значит, еще до контузии научился и не забыл. Да этого бедолагу тут все вокруг знают. Он, говорят, смирнее кролика.
Костя едва не прыснул от смеха:
– Ничего себе кролик!
Емелька вздрогнул, схватил приятеля повыше локтя и крепко сжал:
– Смотри на реку. Кто это?..
От затененного левого берега, из густых зарослей верболоза выскользнул черный, с низкой посадкой челнок. У кормы его, четко окантованный лунным светом, чернел силуэт гребца. Послушный сильным движениям весла, челнок стремительно пересек лунную дорожку на ряби течения и направился к правому берегу реки, несколько повыше домика, где возвышалась сплошная стена осоки.
– Давай спрячемся,- шепнул Костя.- Он, может, уже заметил нас?
Старшой оглянулся по сторонам:
– Вряд ли. Луна из-за дома светит, а наше крылечко в тени. И потом, если это рыболов, до нас ему нет никакого дела. А кому еще, как не рыболову, ночью по реке прогуливаться?
– Лучше бы все-таки спрятаться,- упрямо повторил Костик.- Тут нас не видно, а мы видим все.
Емелька согласился, и они бесшумно юркнули за угол дома. Там росла высокая крапива, и Костя шарахнулся в сторону, завизжал от боли. Старшой встряхнул его за плечо:
– Молчи, неженка! Ты всю операцию испортишь.
– А если кусается. У меня ноги босые, я как будто в кипяток ступил!
– Он выглянул из-за угла и предостерегающе вскинул руку: - Тс-с… Прямо в осоку направляется…
Привстав на цыпочки, Емелька тоже глянул на реку: челнок с черным гребцом на корме уже скрывался в густых зарослях осоки. Костик озабоченно обернулся к Старшому:
– Что будем делать?
– Подождем.
– Так нам же ничего не видно.
– Не будет же он до утра сидеть в осоке. Комары загрызут. Выйдет на берег, а там посмотрим.
Они ждали долго, отгоняя, со злостью давя назойливых комаров, и Емелька уже собирался дать «отбой», признав, что «операция» не удалась, но из-за ветвей старой вербы, склоненных над берегом, вышел, словно бы крадучись, мужчина. Он ступил на открытый скат берега, и его с головы до ног осветила полная луна. Шел он босой, в одних трусах, и - что заставило приятелей притаиться и не дышать - направлялся к дому деда Митрофана.
– Сюда идет… бежим?
– растерялся Костик.
Старшой ответил чуть слышно:
– Замолчи и жди.
Костик не утихомиривался.
– А чего ждать-то? Вон уже остановился около времянки, тут до нас десятка два шагов.- Он припал боком к стене дома и попятился.- Батюшки! Да ведь это же Тит!..
Емеля держался спокойнее, хотя и ему хотелось броситься наутек.
– Слушай и соображай,- тихо приказал он Костику.- В руке у Смехача вижу сумку. Похоже, в ней что-то тяжелое. Ноги по колени в грязи: наверное, там, в осоке, измазался, пока на берег выбирался. Стоп, Ко-Ко… Почему он не причалил здесь, возле «Нырка»? Понятно, в осоке прячет челнок!
Костик опять подкрался к углу дома.
– Что же он не входит в каморку? Глянь-ка, повернул за времянку. Что все это значит, Старшой?
Емеля призадумался и решил:
– Еще подождем… Зачем ему понадобилось обходить времянку? Сейчас покажется… Должен же он открыть дверь и войти в свою каморку?
Они ждали так долго, что за рекой, над кудрявыми вербами и ясенями, засветилась тонкая полоска утренней зари.
– Неужели ушел?
– изумленно шептал Костя.- И куда? Разве через речку, вплавь? Так он же недавно прибыл с того берега. Нет, ничего не могу понять.