Легенда о черном алмазе
Шрифт:
– Думаю, кому-то понадобились дрова,- сказал Костик.
– Твое слово, Кудряшка?
Анка призадумалась на минутку и ответила уверенно:
– Тому, кто вытащил шпалу на пригорок, дрова не были нужны. Гляньте, как расчищен стесанный край, где чернеют цифры. Они как будто наново написаны. Мы так их не расчищали.
Емелька погладил стесанный край бревна, взглянул на Кудряшку недоверчиво:
– И кому такое понадобилось?
Анка тряхнула челкой:
– Понятно кому: кто-то, как видно, знает, что они значат - эти буквы «С» и «К» и цифра 5000…
–
– задумался Старшой и тут же спохватился: - А может, мы сами тайны придумываем, и ты в этом у нас первая?
Нисколько не обидясь, Анка согласилась:
– Может быть. А все потому, что тайн, и правда, очень много. Вон дерево растет - почему? Или вон бегунки на воде играют - зачем? Или, смотри-ка, стрекозы мечутся: одна синяя, как синька, другая совсем зеленая - почему? Я ночью, бывает, на звездочки засмотрюсь - и тайна всю душу переполняет: почему они разными огоньками горят - белые, розовые, голубые? Почему вроде бы вздрагивают и переливаются? Что там на них, на звездочках, неужели все время пожар?.. Что горит и почему не гаснет?
– Здорово!
– восхитился Емелька и строго взглянул на Анку: - Однако стоп, Кудряшка, вон куда доехала - до звезд!..
Костик звонко захохотал, но тут же испуганно оборвал смех: где-то недалеко, за камышами, грохнул выстрел.
– Это у Старой криницы,- насторожился Емелька.- Туда еще с километр будет.
– Ближе,- возразила Анка.- Звук-то летит напрямую. Интересно, кто стрельнул? Охотников мы что-то не встречали.
– Наверное, саперы,- неуверенно заметил Костя.- Они все еще бродят с миноискателями. Знаете, сколько мин вдоль Донца фашисты понатыкали? Сотни, а может, и тысячи штук!
– Пошли,- скомандовал Старшой.- И смотреть в оба!
Тропинка вилась вдоль берега, потом пересекала песчаную пустошь, и далее терялась в разлогом овражке, где, под зеленым навесом кустарника таинственно мерцала вода криницы. Землянка была вырыта как раз напротив криницы, в западном скате овражка. Знающие, бывалые люди рассказывали (а в Привольном у многих на груди поблескивали боевые ордена и медали), что ранней осенью 1943 года, когда наши войска, наступая от Волги и Дона, вышли на рубеж Северского Донца, здесь развернулись ожесточенные сражения, и в этой землянке размещался наш полевой лазарет.
Емельке, Костику и Кудряшке уже доводилось входить под бревенчатый, сумрачный свод землянки, где все еще хранился дух войны, пахло шинелями и эфиром, а тишина казалась многозначительной и тревожной. Старшому запомнилось, как Анка, впервые войдя в землянку, принялась шарить по углам да нишам и под снопом слежалой соломы нашла стреляную винтовочную гильзу.
– Вот это находка!
– закричал тогда Костя и поспешно зажал рот ладонью: ему откликнулись сразу несколько голосов.
– Подумать… какое эхо!
– растерянно прошептала Анка.
– Неужели… эхо?
– не поверил Костя; крадучись, он вышел из землянки, оглянулся по сторонам.- Ну, чудо! Мне определенно другие голоса отозвались…
Анка все рассматривала гильзу, держа ее на ладони, и допытывалась, точно у живого существа:
– А пуля эта без промашки?
Почему та минута так запомнилась Емельке? Не потому ли, что время вдруг странно сместилось, и он расслышал гул артиллерийской канонады, отрывистую очередь пулемета, крики, тяжкий разрыв снаряда, железный лязг танковых гусениц? Война над этими лесами, полянами, взгорьями, шахтерскими поселками и городами Донбасса давно уже отгремела, но Емелька пережил острое, настороженное чувство, будто внезапно очутился на передовой. Видимо, такова сила памяти, и Старшому достаточно было войти в эту солдатскую землянку, чтобы воспоминания подхватили его подобно речной быстрине. Подросток, он помнил и черные дни фашистской оккупации, и как, дымя и громыхая, накатывался фронт…
Вот и теперь, приближаясь к знакомому овражку, Емелька испытывал странное томление и тревогу, словно бы там, в землянке, должно было что-то произойти - что-то неожиданное и важное.
– Смотри-ка!
– шепнула Анка и крепко схватила Старшого за руку.- Вон человек. Сейчас вошел в землянку…
– Я тоже заметил,- порывисто перевел дыхание Костя.- Наверное, увидел нас и поспешил спрятаться.
Емелька замедлил шаги:
– А чего бы ему прятаться?
– Разные люди бывают,- рассудительно сказал Костя.- Есть и бродяги, и разбойники.
Старшой поколебался минуту, потом взглянул на Анку и весело подмигнул ей:
– Как ты говоришь, Кудряшка: отвага мед пьет?
Она лишь тряхнула челкой:
– Пошли!
Тропинка бежала по косогору, потом спускалась на дно овражка, и здесь ее пересекала другая, широкая и утоптанная тропа: она вела от входа в землянку к Старой кринице.
– Напиться бы…- облизал пересохшие губы Костя.- Малость отдохнем у криницы, осмотримся…
Старшой понимающе усмехнулся:
– Ты вроде бы трусишь, паренек?
Костик даже подпрыгнул на месте:
– Кто? Я?.. Да никогда! Сам не дерусь - и семерых не боюсь. Ну, да ты меня знаешь!
За перекошенной дверной рамой землянки притаилась ночь, и кто-то, казалось, наблюдал за ребятами из тьмы. Старшой подумал об этом и шепотом предупредил:
– Тихо… Осторожно… Чтобы ни звука мне!
И тут Костя неожиданно споткнулся, отпрянул в сторону и вскрикнул. И тотчас же из черного дверного проема послышался голос:
– Кто здесь?
Они замерли на косогоре. Костик попятился и оглянулся, собираясь броситься наутек. Емелька поднял ногу, чтобы сделать шаг, да так и застыл с поднятой ногой, а Кудряшка утратила свой обычный голос и пропищала, как птенец:
– Мы… Это мы. А вы кто?..
В черном проеме двери мелькнула светлая тень, и через порожек, придерживаясь за боковые столбики, переступил человек. Голова его была забинтована, а заросшее темной щетиной лицо казалось совсем черным.
– Мы - это мы?
– повторил он слова Кудряшки, и в его слабом голосе можно было различить добрую улыбку.- Ну, в таком случае, я - это я. То есть Михей Степанович. Помните?
Ему разом ответили все трое:
– А как же, дяденька Михей!
– Еще как помним…