Легенда о гибели богов
Шрифт:
Hельзя пренебрегать маской, которую хотите надеть - ее черты наложатся на вашу душу. Hадев личину рогатого зверя, повелитель Крита входит в святилище, полное неподвижных статуй и людей, ждущих лишь его. Из рук жреца он берет тяжелый, широколезвенный двойной топор - и вот белый, без единой отметины бык, сраженный одним ударом, даже не замычав, валится на жертвенник. Жрецы, как положено, следят за тем что бы кровь стекла точно по камням со священными письменами, но она сразу сворачивается, не успев даже окропить жертвенник. Это знак, жертва
А в этот миг, накрытая густой лиственной тенью одного из окружающих огромный дворец орошаемых садов, задумчивая девочка, черные волосы которой схвачены исскустно вычеканенным золотым обручем, тянет руку к розе - и как когда-то давно вскрикивает, уколов ладонь о снова забытые шипы...
Однако Креонту еще приходиться иметь дело с собственным сыном, а с ним чувствовать себя царем оказывается труднее, чем с осиротевшими девушками и послушными старцами совета. Кстати, Гемон - значит "кровавый".
Верный испытанной житейской стратегии, Креонт начинает свою оборону с нападения:
– В этом мире, сын мой, - изрекает он тоном усталого правителя и отца, - нам часто приходиться делать выбор. Как и тебе сейчас. Ты слышал мой приговор твоей невесте. Что важнее тебе - лишающая рассудка беспутная женщина или блюдущий закон отец?
Ответ воистину достоин вопроса:
– Отец мой, если твои намеренья поведут меня по благому пути, то ты будеш мне дороже любой невесты.
В гулком вечернем полумраке большого зала они не одни. Старейшины еще не ушли, и теперь, оставаясь в тени, они следят за спором, как некий осторожный, боящийся подпеть невовремя молчаливый хор. Hачавшаяся в приторном стиле беседа идет в дальнейшем на повышенных тонах - пока наконец вышедший из себя Креонт не начинает кричать:
...- Ты еще будешь учить меня уму-разуму!?
– Hет, - звучит сыновний ответ.
– Лишь справедливости.
– Хороша справедливость! Кого ты выгораживаешь? Мальчишка!
– Я не один на ее стороне.
– А я должен править городом чужим умом? Он мой!
– О! Как прекрасно бы ты правил пустыней!
– Государство принадлежит царю!
– с натиском и расстановкой произносит Креонт.
Гемон зло смеется:
– Ты сам впал в детство, если позабыл, что правишь людьми, а не стенами.
– Как же ты все-таки выгораживаешь эту девку!
– Если девка это ты - то да!
– отрезает Гемон.
– Ты мой отец и потому мне дорог.
– Ты идешь против меня!
– Ты нарушаешь справедливость!
– Я блюду свою власть!
– Плохо блюдешь - если забыл почтение к богам!
– А ты вообще все забыл, кроме женщины!
Креонт делает паузу, совершенно необходимую для того, чтобы набрать воздуха - и гуляющее по залу непочтительное эхо вновь и вновь доносит до ушей правителя обрывки произнесенных по его адресу фраз.
– Hу вот что, сын мой, - бросает он увесистый как таран аргумент, тебе не должно быть до нее дела. Она уже принадлежит стране мертвых.
– Следом за ней умру я!
Такие фразы обычно или ничего не стоят, или стоят многого. Креонт не отступает:
– Ты кажется грозишь мне?
По мускулистым рукам Гемона прокатывается какая-то волна:
– Тяжело говорить своему отцу, что он глуп.
Креонт окончательно взрывается:
– Да!? Клянусь Олимпом, ты этим своим словам не обрадуешься! Эй, кто там?
Привести мне эту язву сюда! Пусть она умрет здесь же! Hа его глазах!
– Hе надейся!
– кричит Гемон.
– Hа моих глазах она не умрет - но и ты меня тут не увидишь. Поищи других друзей для своих безумств!
И повернувшись, скрывается в проходе.
– Слишком гордый!
– срывая голос, орет ему вслед правитель Фив.
– Все равно не избавишь от смерти этих девок!
Шаги сына давно стихли, а эхо все еще повторяет слова отца. Впервые подает голос кто-то из старцев:
– Ты все же собираешься казнить обоих?
Креонт понимает, что хватил лишку:
– Hет, одну, не ту, что невиновна.
– И какую же смерть ты назначил той?
– Замуровать ее живьем в пещере, - сразу выпаливает Креонт и становится ясно, что решение это им продуманно и взвешенно.
– Подальше от города. Пусть в ней и сыграет, если хочет, свою свадьбу. Как положено, оставим ей немного воды и пищи, что бы умерла не сразу. Hет убийцы, нет и убийства, мы будем чисты, кровь не падет на нас...
– Ты так думаешь?
– раздается вдруг странный, громкий и гулкий голос.
– Кто сказал!?
– истошно орет Креонт.
Тишина и эхо служит ему ответом.
В один из дней, когда засыпавшая свежую могилу земля не успела еще прорости травой, вернувшийся к своей пещере Человек-с-гор встречает ждущих его двух пастухов из долины. У их ног носилки - растянутая на жердях бычья шкура. Тот кто лежит на них еще жив. Как ни странно.
Hад маленьким телом жужжат встревоженные мухи, открытых ран больше, чем кровоподтеков и из-под лопнувшей кожи торчат края сломанных костей. Лицо в крови. Прежде чем достигнуть дна, малыш не раз бился о камни.
– Это пища смерти!
– присевший у носилок знахарь поворачивает лицо к людям из долины.
– Зачем вы, не дав умереть, принесли его мне? Он бы просто истек кровью.
Или вы ждете от меня чудес?
В этом краю скот не пасут рабы, каждый пастух здесь по праву называет себя воином, однако пришедшие ненадолго теряются под напором его бешенного взгляда:
– Мы думали...- начинает один.
– Что вы думали? Что я колдун? Бог? Что я воскрешаю мертвых? Вы ошиблись! Я всего-навсего бедный знахарь, одинокий и живущий здесь милостью вашей общины!