Легенда о прекрасной Отикубо
Шрифт:
— Я не хочу брать сюда наших детей, — сказала она. — Им пришлось бы тоже поститься вместе с нами. А оставлять таких маленьких детей одних, без присмотра отца и матери, — значит, не знать ни минуты покоя. Прошу тебя, побудь с ними в Сандзёдоно, чтобы я могла быть спокойна.
Пришлось Митиёри остаться у себя дома. Он очень тосковал в разлуке с Отикубо и лишь иногда, играя с детьми, на время забывал о своем одиночестве.
«Как быстро угас старик, — думал Митиёри. — Хорошо, что я успел исполнить его заветное желание».
Был избран благоприятный день для погребального обряда,
Вся семья переселилась на время траура в тесный низенький домик, а в опустевших покоях дворца многочисленный клир возглашал день и ночь заупокойные молитвы.
Митиёри приходил каждый день. Не переступая порога дома, он давал нужные указания разным людям. Отикубо была одета в темно-серую траурную одежду, сотканную из коры глицинии. С лица ее сбежали краски от многодневного поста.
Митиёри сказал ей голосом, полным сердечного сочувствия:
О слез поток — река печали!
Но если и моя печаль
С потоком слез твоих сольется,
Вместят ли рукава твои
Озера наших слез и скорби?
Отикубо молвила в ответ:
От горячих потоков слез
Рукава истлели мои.
Шлю судьбе жестокой укоры…
Оттого из жесткой коры
Соткан траурный мой наряд.
Они продолжали видеться издали только, пока не окончились тридцать дней траура.
— Вернись к нам скорее, — стал просить Митиёри. — Дети заждались тебя.
— О нет, потерпите еще немного. Я вернусь только после того, как истекут все сорок девять поминальных дней[53].
Митиёри поневоле стал проводить все ночи в доме покойного тестя, так сильно он стосковался в разлуке с Отикубо.
Быстро летело время. Скоро настал последний, сорок девятый день. Митиёри пожелал, чтобы усопшего помянули в этот день особенно торжественно. Все родные и близкие дайнагона приняли участие в этом печальном торжестве, каждый соответственно своему рангу. Великолепная была церемония!
Когда заупокойные службы пришли к концу, Митиёри сказал своей жене:
— Ну, теперь едем домой. Смотри, заживешься здесь, опять тебя запрут в кладовой.
— Ах, как ты можешь так шутить! Никогда, никогда не говори таких слов. Если матушка тебя услышит, она подумает, что мы не забыли прошлого, и начнет, пожалуй, сторониться нас. А я хочу теснее сдружиться с ней, ведь она теперь заняла в семье место покойного отца.
— Ну, это само собой. К сестрицам своим ты тоже должна относиться с особенной теплотой, по-родственному.
Услышав, что Митиёри с женой возвращаются к себе
— Право, сущая безделица, но не судите строго — это последний дар покойного отца.
Митиёри стал рассматривать подарки. Три драгоценных пояса, — один из них, самый лучший, он сам когда-то преподнес своему тестю. Бумаги на землю, план дома…
Видно, это была самая лучшая часть наследства.
— Хорошие поместья были у твоего отца, — сказал он Отикубо. — Но почему же он не оставил свой дворец в наследство жене или дочерям? Разве был у него другой?
— О нет, другого не было. Вся семья жила здесь долгие годы. Откажись от этого дома, прошу тебя, отдай его матушке.
— Хорошо, согласен. Тебе он не нужен, ведь ты живешь у меня. А если ты примешь этот дар, все твои родные еще, пожалуй, возненавидят тебя смертельной ненавистью.
Посоветовавшись с женой, Митиёри позвал Кагэдзуми и сказал ему, смеясь:
— Вы, наверно, посвящены во все подробности дела. С какой стати ваш покойный отец завещал нам так много? Может быть, вы уступаете нам большую часть наследства просто из желания угодить влиятельной семье?
— Нет, что вы! Мой отец в предчувствии близкой смерти сам распорядился своим наследством. Я только выполняю его волю.
— Право, он утруждал себя понапрасну. Как я могу отнять у вас ваш родной дом? Я отказываюсь от него. Пусть им владеет ваша матушка. Эти два пояса оставьте для себя и Сабуро. Я возьму только бумагу на землю в провинции Мино и вот этот пояс. Отказаться от всего — значило бы неуважительно отнестись к добрым чувствам покойного отца.
— Как-то неловко выходит… Ведь если бы даже батюшка сам не назначил вам этой доли, она все равно полагалась бы вам по праву при разделе наследства. А тем более, если такова воля покойного… Не следует ей противиться. Ведь все прочие дети тоже получат свое, каждый понемногу, — отнекивался Кагэдзуми.
— Не говорите пустого. Если бы я потребовал с вас лишнего, вот тогда стоило бы спорить со мной. Жена моя, можно считать, получила завещанный ей дар, ведь отец выразил свою любовь к ней, а это самое драгоценное. Пока я жив, у моей жены ни в чем не будет недостатка. А умру я, будет кому о ней заботиться, у нас ведь трое детей. Но, как я слышал, сестры ваши Саннокими и Синокими остались одни на свете. Я готов взять заботы о них на себя. Отдайте им нашу долю наследства. А что до старших сестер, я позабочусь о хороших местах для их мужей.
Кагэдзуми почтительно выразил свою радость.
— Пойду сообщу ваше решение моим родным, — поднялся он с места.
— Если они захотят возвратить мне эти вещи, то, пожалуйста, не приносите их обратно. Повторять одно и то же — какая скука… — сказал Митиёри.
— Но, может быть, этот пояс мог бы носить кто-нибудь в вашей семье. У вас есть братья. Пожалуйста, отдайте его кому-нибудь из них.
— Если мне самому понадобится в будущем этот пояс, я попрошу его у вас. А при чем тут посторонние люди… — И он заставил Кагэдзуми взять пояс обратно.