Легенда о прекрасной Отикубо
Шрифт:
Глядя на то, как благороднейшие мужи страны с дарами в руках движутся процессией вокруг жертвенника, все присутствовавшие на церемонии говорили с похвалой:
— Великого счастья и почета удостоился старик тюнагон на склоне своих дней.
— Надо молиться богам и буддам, чтобы послали они хороших дочерей, — восклицали иные.
Так торжественно совершались молебствия в течение всех девяти дней.
Саннокими каждый день тайно надеялась, что бывший муж ее куродо вот-вот вспомнит о ней, но увы! Этого не случилось. Быть может, измученная душа Саннокими незримо посетила его и он услышал ее зов, но только вдруг, уже на самом пороге дома, куродо остановился и подозвал к себе Сабуро:
— Почему вы сторонитесь меня, словно чужого?
— Как я могу относиться к вам по-родственному? — ответил тот.
— Значит, прошлое забыто? Лона? Все по-прежнему здесь?
— Кто это «она»? — спросил Сабуро.
— Вы же знаете кто. Зачем бы я стал спрашивать о другой? Я спросил вас о Саннокими.
— Не знаю. Может быть, здесь, — с нарочитой холодностью бросил в ответ Сабуро.
— Так скажите ей от моего имени:
Вновь увидел я твой дом.
Все в нем так душе знакомо.
Все о прошлом говорит.
Видно, и любовь мою
Время изменить не в силах.
Но такова жизнь! — И с этими словами он ушел.
«Мог бы, по крайней мере, хоть дождаться ответа! — подумал Сабуро. — Но, видно, его бесчувственное сердце не способно хранить память прошлого». И он пошел в женские покои и сообщил сестре слова куродо.
Саннокими была бы рада, если бы куродо заглянул к ней хоть на самое короткое время.
«Зачем он послал мне эту весть? Какая жестокость!» — с горечью думала она.
Ответ явно посылать было ни к чему.
После того как была прочтена вся Сутра лотоса, Митиёри устроил богатый пир по случаю окончания поста и начал собираться домой. Его стали упрашивать побыть еще денек-другой.
— Нет, из-за нас теснота в доме, да и дети мои вас беспокоят. Я лучше как-нибудь снова навещу вас один, — сказал Митиёри и, отклонив все просьбы, решил немедленно возвратиться со своей семьей в Сандзёдоно.
Тюнагон не знал, как выразить свою благодарность. Роняя слезы, он говорил:
— Слов нет, чтение сутр — дело святое! Но мне лестно также, что столько знатных особ, начиная с государыни и Левого министра, пеклись о спасении моей души. Такая радость воистину способна продлить жизнь. Великая честь выпала мне, старику! Довольно было бы с меня, ничтожного, если бы и один раз прочли какую-нибудь сутру, а тут столько дней подряд молились ради моего будущего спасения…
Отикубо была на вершине счастья, и Митиёри тоже радовался успеху задуманного дела.
Тюнагон сказал еще:
— Есть у меня одна драгоценность, которую берег я в великой тайне от всех моих домашних. Как ни любил я зятя своего куродо в те годы, когда посещал он Саннокими, но и ему не отдал ее. Словно нарочно сберег для вас. Вот она, отдайте моему старшему внуку. — И с этими словами он достал из парчового мешочка великолепную флейту.
Старший внучок расцвел улыбкой и принял подарок с таким важным видом, словно был настоящим музыкантом. Видно было, что флейта очень ему понравилась.
Наконец, уже поздно вечером, Митиёри отбыл с семьей в Сандзёдоно. Он сказал своей жене:
— Тюнагон был безмерно счастлив. Подумай, чем бы нам еще порадовать старика?
* * *
Вскоре после этого торжества Левый министр сказал своему сыну:
— Уж очень я состарился годами. Тяжело мне, помимо своей гражданской службы, нести еще и службу в гвардии, она подходит только для человека в расцвете сил. — И передал Митиёри свою военную должность начальника Левой гвардии.
Кто посмел бы воспрепятствовать этому в правление государя, исполненного благосклонности к Митиёри и всем его родным?
Тюнагон всей душой радовался блистательным успехам своего зятя, но в то же время заметно было, что он угасает, и не от какого-нибудь тяжелого недуга, а от старости. Наконец тюнагон слег в постель. Отикубо глубоко опечалилась. Настало время, когда она могла порадовать старика отца, но увы! К чему все теперь?
«О, если б отец пожил еще немного! — думала она. — Я мечтала окружить его заботами, как подобает любящей дочери».
Услышав, что тюнагону в этом году должно исполниться семьдесят лет, Митиёри сказал:
— Когда бы мы могли надеяться, что отец твой проживет на свете еще долгие годы и много раз встретит годовщину своего рождения, то было бы еще простительно отметить ее как обычно. Свет осудит нас за слишком частые торжества, но я все равно думаю пышно отпраздновать семидесятилетие твоего отца. Сколько раз я жестоко мучил его, а порадовал лишь один раз. Это камнем лежит на моей совести! А уж когда он умрет, то поздно будет сетовать на то, что не оказали ему должных почестей. Быть может, нам последний раз дано утешить старика, так сделаем же для этого все, что в наших силах. — И Митиёри стал поспешно готовиться к новому торжеству.
Правители разных областей старались выполнить любое его желание, чтобы войти к нему в милость. Он повелел каждому из них прислать одну из вещей, потребных для празднества, и таким образом, не слишком их обременяя, без труда собрал все нужное.
Незадолго перед тем меченосец получил новое повышение по службе: он был назначен правителем области Микава. Акоги отпросилась всего на семь дней, чтобы проводить своего мужа до места новой службы.
Отикубо со своей обычной добротой и заботливостью пожаловала им много прощальных подарков: дорожные принадлежности, набор серебряных чашек, одежду и прочее.