Легенда о седьмой деве

Холт Виктория

— Что ты в этом понимаешь!

— Я знаю, что он холодный… как рыба, а она горячая, как раскаленная печь.

— Ты говоришь ерунду, Керенза.

— Разве? Я их вижу чаще, чем ты. Не забывай, что моя комната рядом с их спальней.

— Они ссорятся?

— Он не станет спорить и ссориться. Он для этого слишком холоден. Ему ни до чего нет дела, а она… слишком привязана к нему. Джудит не вызывает у меня неприязни. В конце концов, если он ее не любит, зачем же тогда женился?

— Прекрати! Ты не знаешь, о чем говоришь. Ты не понимаешь…

—

Да, да, знаю! Он — прекрасный доблестный рыцарь. Он всегда был для тебя таким.

— Джастин — хороший человек. Ты его просто не понимаешь. Я знаю его всю жизнь…

Внезапно дверь комнаты распахнулась, и на пороге появилась Джудит. Глаза ее сверкали, ноздри нервно трепетали. Она посмотрела на меня, лежащую на кровати, перевела взгляд на Меллиору, которая вскочила со своего стула, и воскликнула:

— О!.. Я не ожидала…

Я встала с кровати и спросила:

— Вы хотели видеть меня, мадам?

Ярость ее тут же испарилась, и я поняла, что она испытала огромное облегчение.

— Вы искали меня? — подсказала я ей.

Во взгляде Джудит промелькнула благодарность.

— О да, Карли, я… я думала, что ты можешь быть здесь.

Я подошла к двери. Джудит все еще медлила.

— Мне… я бы хотела, чтобы ты пришла пораньше, — наконец вымолвила она. — Без пяти или без десяти минут семь.

— Да, мадам, — ответила я.

Она наклонила голову и вышла. Меллиора потрясенно уставилась на меня.

— Что это значит? — прошептала она.

— Сейчас объясню, — сказала я и улыбнулась. — Она выглядела удивленной, не так ли? Знаешь, почему? Потому что увидела здесь меня, а ожидала найти…

— Кого?

— Джастина.

— Она что, с ума сошла?

— Ну, она же из Деррайзов. Помнишь, когда мы катались по пустоши, ты рассказала мне их историю?

— Да, помню.

— Ты говорила, что в их роду бывают сумасшедшие. Ну, Джудит сходит с ума… по своему мужу. Она думала, что он здесь, с тобой. Поэтому и ворвалась вот так. Разве ты не заметила, как она обрадовалась, когда увидела, что человек, с которым ты разговариваешь, это я, а не он?

— Но это же просто сумасшествие какое-то!

— Ну, в некотором роде, наверное.

— Ты хочешь сказать, что она ревнует Джастина ко мне?

— Она ревнует Джастина к любой привлекательной женщине, которая попадает в поле его зрения.

Я посмотрела на Меллиору. Она не могла скрыть от меня правды. Она любит Джастина Сент-Ларнстона — всегда любила. Мне стало не по себе.

Я больше не носила бабушке корзинок с едой. Представляю, как раскричались бы миссис Ролт или миссис Солт, вздумай я заговорить об этом. Но я по-прежнему находила время иногда повидать ее. В один из моих визитов бабушка спросила меня, не смогу ли я по дороге в Эббас занести ее травяной сбор для Хетти Пенгастер. Я знала, что Хетти — одна из ее постоянных покупательниц, и согласилась.

Именно поэтому в тот жаркий вечер я шла из дома бабушки на ферму Бартон, принадлежащую Пенгастерам.

Я заметила, что в поле работает Том Пенгастер, и вспомнила, что Долл намекнула Дейзи, будто они с ним встречаются. Он будет хорошей парой для Долл, подумала я. Бартон — процветающая ферма, а Том, в отличие от его слабоумного брата Рубена, который перебивается случайными заработками, много работает и однажды унаследует ее.

Я прошла под высокими деревьями, на которых гнездились грачи. Каждый год в Бартоне отстрел грачей превращался в целую церемонию, а пироги с мясом грачей, которые пекла миссис Пенгаллон, повариха на ферме Бартон, считались истинным деликатесом. Один такой пирог обязательно отсылали в Эббас, и его благосклонно принимали. Совсем недавно миссис Солт рассказывала, как она подавала его со взбитыми сливками и как миссис Ролт съела слишком много, так что потом ей стало плохо.

Я подошла к конюшне — там были стойла для восьми лошадей и два денника — и направилась к хозяйственным постройкам. Я увидела голубятню; птицы ворковали, и казалось, будто они монотонно повторяют: «Гули-гули, пора гулять, пора гулять!»

Проходя мимо мостика, я столкнулась с Рубеном Пенгастером, который шел к голубятне с птицей в руках. В Корнуолле говорят, что в каждом стаде обязательно есть паршивая овца, — это означает, что кто-то сильно отличается от окружающих и воспринимается ими как неполноценный. Рубен был той самой паршивой овцой в семье Пенгастеров. Слабоумные всегда казались мне отталкивающими, и, хотя стоял ясный день и ярко светило солнце, я не смогла сдержать дрожь, когда Рубен подошел ко мне своей странной походкой. Лицо у него было пухлое, как у ребенка, глаза — ярко-голубые, а волосы — цвета соломы. Его опущенная челюсть и влажные приоткрытые губы выдавали в нем умственно отсталого.

— Привет! — воскликнул он. — Куда идешь?

Рубен гладил голубку по голове, и было заметно, что он больше сосредоточен на птице, чем на мне.

— Я принесла Хетти кое-какие травы, — ответила я.

— Травы для Хетти! — Он рассмеялся высоким детским смехом. — А зачем они ей? Чтобы сделаться красивой? — Выражение его лица стало воинственным. — Наша Хетти и без них красавица. — Он упрямо выдвинул нижнюю челюсть, словно готовился наброситься на меня за то, что я могу предположить обратное.

— Хетти сама должна решить, нужны ей эти травы или нет, — резко ответила я.

Снова зазвучал его детский смех.

— Да, правда, — согласился он. — Но Сол считает, что она — редкостная красавица.

— Ну, наверное, так и есть.

— Можно считать, она уже помолвлена, — продолжал Рубен с хитрой улыбкой на губах. Было совершенно очевидно, что он обожает свою сестру и гордится ею.

— Надеюсь, они будут счастливы.

— Будут. Сол — большой, хороший. Капитан Сол… Шахтеры с ним — как шелковые, с Солом-то. Если Сол говорит уйти — они уходят. Если Сол говорит прийти — они приходят. Мистер Феддер, наверное, не такой важный, как наш капитан Сол Канди.