Легенда Татр
Шрифт:
Молодая, крепкая девушка-словачка мыла у колодца лохань, засучив рукава рубахи, подоткнув юбки до колен; две короткие каштановые косы, туго заплетенные и перевязанные на концах голубыми лентами, лежали у нее на плечах.
– Марта! – неожиданно крикнул Мардула у нее за спиной.
– Ай-ай-ай! – ахнула испуганная девушка.
А Кшись, развеселившись, ухватил девушку за ногу.
– Ай-ай-ай! – крикнула она опять, отскакивая.
– Здравствуй! – сказал Кшись.
–
– Из Польши. На работу. А шинкарь дома?
– Куда ж ему идти? Дома.
– А шинкарка?
– И хозяйка дома!
Эй, шинкарочка, не гони ты нас!
За все заплатим, если в долг не дашь! –
запел Кшись, направляясь к сеням.
Из корчмы вышел еврей, высокий, седой, плечистый, с длинной бородой, в засаленном халате.
– Здравствуй! – крикнул Кшись. – У тебя, пан, водка есть?
– Есть, – ответил корчмарь.
– Так давай!
И они подошли к дому.
– А куда это вы идете? Оружия-то сколько! – воскликнул еврей, подозрительно поглядывая на пистолеты, торчавшие у Мардулы за поясом, и на ружье у него на плече.
Но Кшись ответил:
– Разбойников боимся. Мы купцы из города, из Нового Тарга, – знаешь, пан? Лошадей покупаем. Нас двое, – он указал на себя и на Галайду, – а этого мы наняли, чтобы он нас защищал. – Он указал на Мардулу. – Это мой работник.
Мардула поморщился от такого представления и важно спросил:
– Вино есть? Токайское?
– Есть и токайское.
– Подай!
И он первый пошел в сени, а оттуда в комнату налево.
Там молодая еврейка стояла у печи и что-то варила в кастрюлях, а другая, старая, сгорбленная, сидела на табуретке и щипала перья. Несколько ребятишек бегали по комнате.
За столом сидели словацкие мужики и пили водку. Они с любопытством поглядели на пришедших, а хозяева о чем-то полопотали между собой. Мардула, желая сгладить впечатление, произведенное выдумкой Кшися, угощал Галайду:
– Ешь! Пей! Заказывай, что хочешь!
И они пили, а Мардула, чтобы показать, что они люди настоящие, повидавшие свет, затянул всем известную разбойничью песню. Кшись ему вторил:
Мощеная дороженька, кирпичная корчма,
В ней юная корчмарочка парней свела с ума.
Пришли в корчму три молодца (а ночь темна была).
Огонь зажгла хозяюшка. Все сели у стола.
«Пригожая корчмарочка, позволь нам поиграть,
Мы потанцуем чуточку и скоро ляжем спать».
Пригожая корчмарочка в ту ночь была добра,
И танцевали молодцы до самого утра.
Вскоре Кшись взялся за скрипку, а Мардула пошел плясать. Тело его напряглось, а глаза стали неподвижны, лишились всякого выражения и лишь отражали какую-то бездумную силу бродившей в жилах крови, туловище еле шевелилось, покачиваясь, зато ноги двигались стремительно, как молнии, с неистовой быстротой. Становясь на цыпочки, он проделывал ими такие быстрые движения, что глаза зрителей не могли уловить их. В ногах у него была такая легкость, что казалось, он лишь слегка касался земли и, кружась, плыл по воздуху.
Словацкие мужики смотрели на него с немым изумлением.
Вдруг Мардула высоко подпрыгнул и ударил подошвами в стену над их головами.
Мужики пригнули головы и разинули рты.
Мардула прыгнул опять и подошвами скользнул по Кшисевой скрипке, да так легко, что Кшись даже не перестал играть.
Словаки вытаращили глаза.
Вдруг что-то треснуло.
Это легконогий Мардула одним ударом пятки вышиб толстую половицу.
Тогда мужики разразились громким хохотом и закричали по-своему:
– Ай-ай-ай! Ай-ай-ай! Ей-богу, вот это молодец! Ай, молодец!
А Кшись все играл; его темно-синие широко раскрытые глаза с длинными ресницами следили за Мардулой и щурились, когда Мардула проделывал что-нибудь удивительное, но движение руки, водившей смычок, и пальцев, бегавших по струнам, казалось автоматическим, так же автоматически отбивал Кшись такт обеими ногами. И лишь порою, когда Мардула делал особенно высокий прыжок или какое-нибудь особенно стремительное движение, старик выразительно поглядывал на Галайду и восторженно улыбался.
Мардула первый открыл глаза и сразу закашлялся, словно у него перехватило дыхание. «Господи Иисусе! – перекрестился он в душе. – Неужели это был сон?»
Неужели он так и не выходил из подземелья пана Жешовского и ему только снилось, что его оттуда выпустили, что он повесил на дереве солтыса, с его деньгами пришел в Ольчу и оттуда двинулся с Яносиком в поход за Татры?!
Он протер глаза.
Да нет, это была не та темница, в которой он просидел много лет: сбоку виднелось окно с решеткой, которого не было в подвале Жешовского.
В смертельном ужасе Мардула вскочил и толкнул в колено Кшися, спавшего рядом.
Кшись проснулся, сел и спросил:
– Светает?
– Кшись! – крикнул Мардула. – Мы в тюрьме!
– Что? – переспросил Кшись, откидывая со лба волосы.
– Кшись! Раны господни! Да мы взаперти! В тюрьме!
В голосе Мардулы было столько отчаяния, что Кшись вскочил со скамьи, сразу отрезвев.
– Как?
– Мы в тюрьме! – выл Мардула.