Легендарные разведчики
Шрифт:
— А что еще рассказывала мама?
— Она рассказывала больше отца. Но не о разведке, не об оперативных делах, а о собственных впечатлениях. Во Франции какое-то время работала одна. И французские мужчины примечали молодую и красивую одинокую женщину. «Я плавала по Сене, — рассказывала мама, — и ко мне привязался какой-то молодой человек с назойливыми ухаживаниями. И вдруг этот молодой человек спрашивает меня о пароходике, который толкает баржу: слушай, а как это называется? Каким образом я вспомнила это слово по-французски, как оно всплыло, я не знаю». Какие-то совсем частные моменты. После рождения в Брюсселе и скорой смерти моей сестры, когда мама выходила на улицу, полицейские говорили ей: «Побольше ешьте, мадам Лебанон, обязательно
— А почему мадам Лебанон?
— Это по легенде их с отцом фамилия.
— Когда ее выпустили из тюрьмы в середине 1950-х, ей дали пенсию, какие-то льготы?
— Нет, что вы. Ее освободили и выслали из Москвы, по-моему, это был 1956 год. Она жила в Щекине, поехала к моему старшему двоюродному брату, военному, сотруднику военкомата. Потом мама добилась реабилитации — своей, затем и отца. Вернулась, кажется, в 1969-м, и тогда дали пенсию, комнату. Всё это тянулось долго-долго.
— Под занавес нашей беседы спрошу: почему ваш отец так упорно молчал о своей работе, хотя уже был на пенсии? Поверьте, у многих разведчиков появляется потребность поделиться воспоминаниями, опытом.
— Я думаю, не у многих, у некоторых. Отец ничего не рассказывал. На всех людей его профессии, арестованных и вышедших из тюрем, влияли два фактора. Первый: они давали подписку о неразглашении. Второй — боялись за своих детей: я им расскажу, как меня мучили, а они пойдут обсуждать со своими сверстниками, как папу били. И еще неизвестно, чем это для нас закончится. Иногда мы, дети разведчиков тех лет, встречаемся — раз в год, обычно 8 мая. Вспоминаем родителей. Мы понимаем, что они нас берегли. Но мы лишились той огромной информации, которую могли бы сохранить. Да, наши родители выбрали такой путь.
— А как сложилась ваша судьба? Ведь с детьми арестованных родителей не церемонились.
— Со всеми было по-разному. Мне дали закончить Московский энергетический институт. Я был комсомольцем — энергичным, увлеченным. Прихожу к секретарю парткома института, говорю, что вчера отца арестовали, а завтра выборы в какой-то комсомольский орган. Меня выдвигают. На собрании встает секретарь и говорит: вчера у него арестовали родителей. Думаю, это было протестное голосование, я получил почти 100 процентов «за». Очень сомневаюсь, чтобы все 100 процентов меня так любили. Всю жизнь проработал по специальности в Москве. Был такой Центральный научно-исследовательский институт комплексной автоматизации. Очень доволен. Немало повидал и много успел сделать. Я кандидат наук. Работал до 75 лет. После того как я формально ушел, еще года два работал в составе «райской» группы по своей специальности. А сейчас много времени посвящаю сбору сведений, составлению альбомов об отце.
Напомню, скончался Яков Серебрянский 30 марта 1956-го в Бутырской тюрьме во время очередного допроса от сердечного приступа. Я набрался решимости и спросил Анатолия Яковлевича, верит ли он в эту версию.
— Да. Пожалуй, это правда, — ответил Анатолий Яковлевич. — Тяжелая работа, риск, война. Пытки в 1938-м. Сердце не выдержало. Шел отцу 64-й год. Когда отца выпустили в 1941-м, его сразу отправили в стационар на Варсонофьевскую. И он лежал там в госпитале. Потому что с сердцем у него уже тогда было плохо. Я к нему туда приезжал. У него возле кровати стоял динамик, он читал сводку Верховного главнокомандования — освободили Наро-Фоминск. (Значит, это было 26 декабря 1941-го. — Н. Д.)
Был у отца помощник, адъютант, секретарь, не знаю, как его и назвать, Саша Балакин. Очень себя ругаю, что не смог с ним своевременно связаться. А когда я сообразил, что хорошо бы встретиться, полковника Балакина уже не было в живых.
Саша рассказывал маме, что часто во время работы отец ложился на диван, потому что ему было плохо с сердцем. Ну и сколько можно выдерживать допросы?
После третьего, последнего ареста всё имущество Якова Серебрянского конфисковали. Потом его сыну передали список вещей. Он уместился на маленьком листочке. Такие были тогда люди.
ИЗ ГЕСТАПО ДОНОСИЛИ точно
Александр Коротков
Дату нападения Германии на Советский Союз разведчик Александр Коротков сообщил прямо из столицы Третьего рейха. Его называли «королем нелегалов». В трудное послевоенное время высокие звания разведчикам присваивали редко, а Александр Михайлович стал генералом. Руководил «нелегальным» управлением.
Он пользовался необыкновенным уважением своих подчиненных. Знаменитые теперь нелегалы Елизавета и Михаил Мукасей в беседах со мной называли его чуть не родным отцом. Считали, что настоящими разведчиками их сделал он и только он. Герой Советского Союза Геворк Вартанян говорил, что таких профессионалов, как Коротков, еще надо поискать. Полковник внешней разведки Африка де Лас Эрас рассказывала своим ученикам — будущим нелегалам: Коротков был не только великолепным организатором, бесстрашным разведчиком, но и теплым, отзывчивым человеком.
Между тем ничто не предвещало его триумфальной карьеры. Скромный паренек начинал учеником электромонтера. Безотцовщина, бедность, борьба за копейку. Он и отца-то своего, бросившего семью, ни разу в жизни не видел. А когда уже в зрелые годы представился случай с ним познакомиться, в последний момент избежал общения. Ведь еще мальчишкой обещал матери никогда с отцом не встречаться.
Паренек упорно цеплялся за каждый шанс выбиться из нужды. Возможно, когда-нибудь о легендарных кортах «Динамо» напишут исследование, где будет точно указано, когда и кто на них играл, попутно сделав карьеру в органах госбезопасности. Я и сам могу припомнить Героя России, атомного разведчика полковника Владимира Барковского, тренировавшегося тут до глубокой старости. Видел в трусах и майке еще одного видного руководителя разведки, скончавшегося прямо во время тренировки: теннис — из тех видов спорта, что незаметно вытягивает из человека все силы. Тут сражались старейший чекист России Борис Гудзь, начальник внешней разведки Леонид Шебаршин да еще столько известных и прославленных…
Коротков прекрасно освоил «буржуазный» теннис к 1927 году. Его настоящая жизнь началась на «Динамо» лет в 18, здесь же, на Петровке, и закончилась 27 июня 1961 года смертельным сердечным приступом. Мало прожил, много успел.
И то, что именно к нему подошел чекист Вениамин Герсон, знавший еще Дзержинского, это не просто перст Божий, но и заслуга юного Короткова. Он так хорошо «подкидывал» мячик завсегдатаям кортов — чекистам, что был замечен Герсо-ном, организовавшим общество «Динамо». Многолетний помощник Феликса Эдмундовича позвал Сашу прямо в ЧК, на саму Лубянку. По динамовскому Уставу спортсмены-динамовцы должны были или служить в органах, или обязательно работать в относящихся к этому обществу учреждениях. Только это и давало право выступать за «Динамо».
Короткова, конечно, не сразу взяли в чекисты. Для начала определили в хозяйственный отдел комендатуры. Но и для того, чтобы быть принятым в ОГПУ монтером по лифтовому оборудованию и лифтером, потребовалось личное поручительство Вениамина Леонардовича Герсона. Поэтому одна из книг Теодора Гладкова о генерал-майоре Александре Михайловиче Короткове и называется «Лифт в разведку».
Подъем по лубянской служебной лестнице был совершен словно на скоростном лифте. В этом, конечно, помогал и все тот же теннис, и более серьезный футбол, в котором у Короткова тоже были успехи. Но никакой спорт не вознес бы его на вершины, если бы не природная смышленость. В 1928-м он уже был делопроизводителем не где-нибудь, а в Иностранном отделе (ИНО). А в начале 1930-го — помощником оперативного уполномоченного, комсомольским секретарем и общественником.