Легендарные разведчики
Шрифт:
— Какой же?
— Помните, радистка Кэт при родах кричит, как и все женщины, на родном языке, на русском? И попадает в гестапо. А настоящая разведчица, не киношная, сдержалась. Родила за границей, и всё прошло нормально. Об этом рассказали писателю Юлиану Семенову, и эпизод вошел в «Семнадцать мгновений…».
— Нельзя ли хотя бы сегодня рассказать об этой женщине?
— Сегодня, наверное, можно. Аня — ткачиха с фабрики «Красная роза». Попала к нам в 1938-м. В годы войны служила у Судоплатова. Учила чешский язык. Потом из Чехословакии отправилась с мужем, нашим разведчиком Михаилом Филоненко, и сынишкой Павликом в Латинскую Америку.
— А ребенок понимал, кто его родители,
— Нет, мальчишечка был маленький совсем. Тоже учил чешский. Судьба у них сложилась непросто. В свое новое далекое-далеко ехали третьим классом, условия на пароходе страшные. Но добрались, удачно оформили все документы. И тут с Павликом произошло несчастье: местные мальчишки-хулиганы случайно прострелили ему ногу. Тяжелое было испытание, но Павлик выдюжил. А наша Аня родила еще и дочку. И не кричала, никак себя не выдала. Назвали девочку Марией. Когда семья после долгих лет нелегальной работы возвратилась в Советский Союз, дети никак не могли понять, почему они оказались в Москве.
— Родители что, абсолютно ничего им не рассказывали?
— Разве можно! Такова специфика жанра — нелегалы же. Русский язык дети, конечно, выучили и быстро во всём разобрались. Как-то был такой случай. Вернулась домой пара нелегалов — Ашот и Кира — после очень долгой командировки за рубежом. Приехали их встречать две дочери. Все взволнованы, а разговор не клеится: родители за десять лет почти забыли русский язык, и чуть ли не с переводчиком им пришлось на первых порах общаться.
Или возвращается наш нелегал с женой после долгих лет за границей. Приходит с ней в гости, и хозяева удивляются: «Ты что, на иностранке женился? Она по-русски еле-еле говорит и с каким акцентом». А супруга — простая женщина из провинции. Но здесь перед отъездом ее хорошенько языку страны пребывания обучили, там они проработали девять лет, дома она ни разу, в отличие от мужа, не была. Не подходило это под легенду. И вот результат. Но всё это проходит, быстро возвращается на круги своя.
— Павел Георгиевич, бывает, почитываю вашу необычную книгу «Разведка — люди, портреты, судьбы». В ней — короткие рассказы о друзьях-разведчиках и написанные вами портреты этих героев. Знаю, что живописью занимаетесь с молодых лет.
— Когда в 1938-м меня позвали в разведку, я долго сомневался. Ведь я работал там, где трудитесь вы — на улице Правды, дом 24. Занимался иллюстрациями, фотографиями. Довелось сотрудничать со многими чудесными художниками. Кук-рыниксы, Радов, Борис Ефимов… — это для меня добрые знакомые, не просто знаменитые имена. Как же не хотелось уходить. Я считал, что в 25 лет с профессией определился, свое дело любил, и будущее мне, молодому полиграфисту, виделось совсем иным. Но тогда был набор. Отказов не принимали. Собеседование с большим начальником по фамилии Берия я прошел успешно, и началось…
Наш совершенно закрытый отдел возглавлял известный в прошлом австрийский спортивный организатор Георг Миллер, с 1927-го перешедший на нелегальную работу в советскую разведку. Вот Георгий Георгиевич и наставлял молодых учеников — меня и Вилли Фишера, тоже способного рисовальщика.
— И вы изготовляли надежные документы для разведки и Коминтерна.
— Да. Но не только.
— Говорят, что однажды изготовленные вами документы одного нашего арестованного нелегала послали на экспертизу. И после детальнейшего изучения дали ответ: эти документы никогда не выдавались, но являются подлинными.
— И я такое слышал. Такой ответ я бы прямо в рамочку над столом вместо почетного диплома повесил.
— Вы преуспели и в разведке, и в творчестве. За серию портретов разведчиков 23 декабря 1987 года вам присвоили звание
— Рисовал я не только коллег по профессии, но и природу, и людей, которых ценю за то, что они сделали для России. Кроме выдающихся разведчиков-нелегалов, в этой книге есть портреты Георгия Жукова, Льва Толстого, Александра Пушкина, Че Гевары, Святослава Федорова. А космонавт Юрий Батурин, с которым я поддерживаю дружеские отношения, взял с собой на Международную космическую станцию «моего» Абеля. И он висел на так называемом месте космонавта. Позже в космосе побывали еще три мои работы — портреты Пушкина, Гагарина и Высоцкого.
— В моей филателистической коллекции есть блок нарисованных вами марок с портретами нелегалов.
— Да, по моей инициативе впервые в СССР были выпущены почтовые марки героев-разведчиков. Мне долго отказывали: зачем мы будем их светить? А я терпеливо объяснял: чтобы знали героев. Горжусь, что тогда убедил, настоял.
— Вы мне как-то рассказывали таинственную историю с исчезновением портрета Че Гевары.
— История поразительная. В конце 1980-х по просьбе устроителей большой выставки представил я портрет Че в Центральный дом Советской армии. И в первый же день он пропал. Смотрительница клялась, что отлучилась всего на пять минут. Потом организаторы выставки перед мной извинялись. Говорили, что его, возможно, кубинские студенты взяли: после некоторого периода охлаждения в отношениях они восприняли факт появления Че в Москве с воодушевлением. Но не менее таинственным образом исчез и еще один вариант портрета Че Гевары. Я его подарил своему сотруднику, он как раз работал на Кубе. А уже в Москве пригласил к себе домой кубинского знакомого. Если коротко, то после этого визита мой сослуживец этого портрета больше не видел.
— Павел Георгиевич, вам за 90, а вашей памяти можно только позавидовать.
— Мне не за 90. Скоро 95. Такая у меня профессия. Какая же разведка без хорошей памяти.
Р. S. Мы познакомились в 1994 году, когда Павел Георгиевич Громушкин весь в орденах пришел ко мне в редакцию с необычной просьбой. Он собрал все самые достойные рисунки и картины своего друга Абеля — Фишера для книги. Написал душевное предисловие. Только денег на издание собрать никак не удавалось: в те годы и Абель оставался для некоторых героем под вопросом. Подумаешь, советский нелегал, наступил всеобщий мир, а вы, Павел Георгиевич, о разведке.
И старый человек собирал подписи знаменитых разведчиков, писателей, известных журналистов под письмом с просьбой большому руководителю: издайте альбом, он станет хорошей памятью Абелю. Я счел за честь подписать такое послание. Потом звонил кому-то — бесполезно.
Однако полковник Громушкин не привык отступать. Бился за память товарища. И альбом увидел свет.
Последняя наша встреча состоялась в Доме журналиста на открытии выставки его картин в мае 2008 года. Кто знал, что и дни его, и выставка — последние, а до девяноста пяти лет он не доживет.
РАЗВЕДЧИК ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ
Яков Серебрянский
О Якове Серебрянском, руководителе СГОН — Специальной группы особого назначения, должно быть, известно всё, а на самом деле даже в серьезных книгах каждая глава или упоминание о нем сопровождается приблизительно таким комментарием: «О роли Серебрянского, руководившего этой операцией, неизвестно практически ничего». Или: «С этой поездки нелегала Серебрянского в страну Икс до сих пор не снят гриф секретности». И даже срок давности в 75 лет не помогает сорвать этот проклятый, может быть, и вечный прилипший к разведчику гриф.