Легенды Древесных и Каменных Улиц
Шрифт:
– Репейник ты настоящий, дорогая подружка, – на манер бабушки шепотом выговорила Оливка сама себе и закрыла глаза.
***
Неподвижно она стояла среди грядок с зеленью и капустой, пристально всматриваясь в льющийся с темных небес серебристый свет полнолуния. Мимо босых её ног прошмыгнули ящерицы, квакали заблудившиеся на плоских камнях вкруг цветника лягушки. Напитавшись серебристо-темно-зеленым сиянием, она улеглась тут же на землю, на подушки мха щекой, зарылась в
Новенький сон был, словно конфетка-сюрприз, она уловила все тонкости запаха и вкуса, а затем перед ней развернулись детали будущей картины. Море, альбатросы, тревога в душе, светлые локоны разметал соленный ветер по точеному личику-сердечку, в тонких изящных руках очки с круглыми стеклами… Море гудело, девушка на скале лила слезы, осторожно держа очки, солнце за горизонтом было бледно-желтым слабым опаловым отблеском угасшего дня…
Потом она почувствовала, как сама плывет по воздуху, в нос бил запах можжевелового джина и чьи-то шершавые, мозолистые руки приглаживали её разметавшиеся от сна волосы.
***
Утро было солнечным, но ветреным. Оливка умылась, почистила зубы, голова её была тяжела как никогда, боль в хромой ноге вернулась, глаза красные, под ними фиолетово-черные круги-тени. Методично расчесав волосы на прямой пробор, убрав от лица к вискам мешающие прядки блестящими заколками-бабочками, она переоделась в джинсовый сарафан поверх оранжевой однотонной футболки – захотелось быть поженственнее. Обула кожаные с переплетенными шнурочками сандалии, на руки – браслеты с малахитами. Щелк-щелк, образ готов. В груди покалывало от трепетного предчувствия. На щеке обозначилась ямочка от частой блуждающей улыбки. Мистика её бы не узнала…
Девочка отказалась от завтрака – яичница с беконом, тост с маслом и ежевичным джемом, крепкий черный чай с лимоном и мятой. Бабушка была тиха и добра как никогда, но Оливка этого не заметила, спустилась к своему насесту, выпила спустя полчаса все-таки таблетку, прописанную отцом от болей в хромой ноге. К лекарствам она разумно и с осторожностью прибегала, не хотела привыкать. Бабушка тревожно поглядывала на неё всё это утро.
Новая картинка отличалась от прошлых. Это Оливка ощутила с первых же мазков. Еще никогда она не рисовала море, да так детально, а ведь в жизни не видела его ни разу. Напрягая память, она все же не смогла столь конкретно изобразить силуэт плачущей блондинки на скале, а вот очки с круглыми стеклами были прямо-таки центральной деталью среди темных, бушующих волн…
– Привет, Оливия, – радушно выговорил Ром, вошедший через не запертую калитку.
Рука с кистью сладостно задрожала над холстом. Оливка отложила кисточку, улыбнулась, тихо приветствуя в ответ. От любовного чувства у неё аж пальчики на ногах поджались, и в глазах появился маслянистый блеск. Триумф был не долгим. Ром пришел не один. Тут же
– Привет.
Оливка только кивнула девочке.
Санни обогнула высоченного Рома и уставилась шокировано на незаконченную картину.
– Что такое? – спросил поспешно Ром – рыцарь в сияющих доспехах.
Санни зажмурилась, отвернулась от картинки, порозовев. Немного придя в себя, обратилась сурово к Оливке:
– Как ты узнала? Как ты могла «подглядывать»?! Чертовка!
Девочка потянулась к картине с таким страшным порывом разрушения, что Оливка испугалась, подскочила, ойкнула от боли и чуть не упала – Ром успел её подхватить подмышки.
– Объясните же, наконец, что происходит? – по слогам выдавил Ром, усаживая, словно драгоценную куколку Оливку на седалищные подушки.
– Она рисует чужие сны.
Голос Санни был жестким, холодным, как металл.
– Тогда… – проматывая в памяти весь прежний «балаганный цирк» на своих сожженных картинках, соображала Оливка.
– То были сны твоей бабки, глупая! Ох, неужели она тебе не рассказывала про то, что в вашем семействе по женской линии передается такая способность?! Вот она и глушит рассудок джином!
Оливка понурила голову, сжав кисть в руке. О матери она даже не вспомнила. Была ли у той такая же способность?.. Может ли быть так, что зарываясь в работу и наставляя дочь на путь молитв, она тем самым уходила в сторону от такого дара? Оливка решила, что всё так и есть.
– Хм, значит – это то, что снилось тебе прошлой ночью, Санни? И она видела тоже самое. Любопытно.
Санни скрестила руки на груди, отвернулась, краснея пуще прежнего.
– Но что-то ведь послужило спусковым механизмом… – разглядывая картину, озвучивал мысли вслух Ром.
– Цирк. Верно. Бабушка и дед. Филин был прав. А я их уничтожила… – рубленым тоном произнесла Оливка, закрывая палитру.
– …И после этого увидела сон того, о ком размышляла столь упорно накануне, – заключил радостно Ром. – Не расстраивайся, Сан. Это всего лишь сны…
Санни его заверения нисколько не успокоили. Она сверлила каким-то новым чужим взглядом растерянную девочку, горе-художницу, а потом сказала:
– Ладно уж. Ты же не знала. Я ухожу.
Ром сунул руки в карманы брюк, покачался на пятках, присвистнул и заключил:
– А мне сны не снятся вовсе.
– А ты хотел бы? – спросила вкрадчиво Оливка, пряча глаза полные слез.
– Милая маленькая Оливия, думаю, тебе стоит переговорить с бабушкой. Затем извиниться перед Санни. Протяни ветвь мира.
Оливка вскинула голову с надеждой во взоре. Её бедное эгоистичное сердечко учащенно забилось. Ром пожал ей руку, встряхнув. Вокруг сильно запахло корнем горечавки и шалфеем. Таким образом, он передавал ей часть своей уверенности и сил. Она была точно деревце, требующее щедрого полива.