Легенды II (антология)

Хобб Робин

— Сочини нам стишок, Айтин, — восклицал кто-то из приятелей, когда они сидели за вином в одной из кирпичных таверн Замка, и другие подхватывали: — Стишок, стишок!

— Тогда скажите мне слово, — отвечал Фурвен, и кто-нибудь, его нынешняя любовница, к примеру, говорила:

— Колбаса.

— Отлично, а ты назови другое. Первое, что придет в голову.

— Понтифекс, — говорил спрошенный.

— Еще одно. Вот ты скажи.

— Ститмой, — откликался третий.

И Фурвен, посмотрев в чашу с вином, точно стихотворение уже выглядывало оттуда, начинал читать юмористический эпос, составленный безупречным гекзаметром, с изысканными анапестическими рифмами — о том, как некий понтифекс возжелал колбасы из мяса ститмоя и послал самого ленивого и трусливого из своих придворных на заснеженный северный Зимроэль охотиться на этого свирепого, мохнатого белого зверя. Он декламировал без передышки минут десять, причем поэма имела начало,

кульминацию и смешной до коликов конец, встречаемый бурными аплодисментами и новыми бутылками.

Сочинения Айтина Фурвена, если бы он позаботился собрать их, заполнили бы много томов, но у него вошло в привычку выбрасывать свои стихи, как только он их запишет — когда он вообще их записывал; лишь благодаря предусмотрительности его друзей некоторые из них уцелели, были переписаны и передавались из рук в руки. Фурвена их судьба не волновала. Он сочинял стихи столь же легко, как дышал, и не понимал, зачем нужно копить и хранить свои экспромты. Он никогда не задумывал их как долговечные произведения искусства, какими, например, были туннели, построенные его отцом.

Коронал лорд Сангамор состоял младшим правителем под эгидой понтифекса Пелтиная тридцать лет, и его долгое правление в целом было успешным. В конце концов Божество призвало почтенного Пелтиная к Истоку, и понтифексом стал Сангамор. Это обязывало его покинуть Замок и поселиться в подземном Лабиринте, официальной резиденции старшего правителя. Весь остаток жизни ему предстояло провести в почти полной изоляции от внешнего мира. Айтин Фурвен навестил отца в Лабиринте после его возведения на престол, что полагалось делать время от времени всем сыновьям, но сомневался, что предпримет это путешествие еще раз. Мрачный Лабиринт не пришелся ему по душе. Старому Сангамо

ру там тоже едва ли могло нравиться, но он, как все короналы, по крайней мере знал заранее, что закончит свои дни в Лабиринте. Фурвена, однако, ничто не обязывало жить и даже бывать там. Он не особенно хорошо знал своего отца и не видел причин встречаться с ним в дальнейшем.

От Замка к тому времени он тоже отмежевался. Еще во время пребывания там лорда Сангамора Фурвен поселился в Дундлимире, одном из Горных Городов, что стоял намного ближе к подножию гигантского бивня Замковой горы. Его соученик и близкий друг Танижель принял наследственный титул герцога Дундлимирского и предложил Фурвену сравнительно скромное именьице в своих владениях, близ вулканической долины, известной как Огненная. При этом предполагалось, что Фурвен займет при дворе Танижеля, в сущности, должность шута, постоянного собутыльника и сочинителя комических виршей. Сыну коронала не приличествовало принимать такие дары от обыкновенного герцога, но Танижель хорошо знал, что пятый сын редко обладает крупным состоянием. Знал он также, что Фурвен устал от праздной жизни в Замке и был бы не прочь предаться праздности где-нибудь в другом месте. Фурвен, никогда не страдавший повышенным чувством собственного достоинства, охотно принял его предложение и стал проводить большую часть своего времени в поместье Танижеля среди развеселых друзей герцога. Замок он посещал лишь в особо торжественных случаях, например, в дни рождения своего отца — когда же отец, став понтифексом, переехал в Лабиринт, почти совсем прекратил эти посещения.

Веселая жизнь в Дундлимире, однако, со временем тоже ему прискучила. Фурвен достиг средних лет и начинал чувствовать нечто, раньше ему незнакомое — какую-то смутную неудовлетворенность. Жаловаться ему при всем при том было не на что. Жил он в окружении славных друзей, которые восхищались его талантом, здоровье у него оставалось отменным, средств на повседневные нужды вполне хватало, а чрезмерными запросами он не грешил. Ни в компании, ни в любовницах недостатка он не испытывал, но эта новая, необъяснимая душевная боль все-таки донимала его время от времени. Это беспокоило его и сбивало с толку.

Он стал думать, что наилучшим выходом из этой ситуации явится путешествие. Он, гражданин самой большой и красивой планеты во всей вселенной, очень мало что на ней повидал: только Замковую гору и не более дюжины из пятидесяти ее городов — да еще приятную, но не слишком примечательную долину Глейга, когда ездил к отцу в Лабиринт. Сколько еще осталось непознанным! Взять хоть легендарные южные города: Сиппульгар, золотую Арвианду, увенчанный шпилями Кетерон. И деревни на сваях вокруг серебряного озера Рогоиз, и сотни, тысячи других поселений, разбросанных, как алмазы, по одному только громадному континенту Альханроэль. А есть ведь еще и сказочный Зимроэль, о котором он, Фурвен, практически ничего не знает — нескольких жизней не хватит, чтобы осмотреть его целиком.

В конце концов он, впрочем, отправился совсем в другую сторону. Герцог Танижель, любитель путешествий, начал поговаривать о поездке на восток, в пустынную и почти неизвестную область между Замковой горой и неисследованным Великим морем. Десять

тысячелетий минуло с тех пор, как первые поселенцы высадились на Маджипуре — достаточно для того, чтобы полностью освоить любую планету нормальных размеров; но Маджипур так велик, что даже ста веков постоянного прироста населения не хватило, чтобы заполнить все его отдаленные территории. Процесс колонизации из центра Альханроэля неизменно распространялся на запад, а затем через Внутреннее море перекинулся на Зимроэль. Лишь самые неугомонные путешественники предпринимали вылазки на восток. В туманной долине, почти, можно сказать, в тени Замковой горы, стоял торговый городок Врамбикат, а дальше никаких поселений, по-видимому, не было — по крайней мере в понтифексовом налоговом реестре таковые не значились. Возможно, там существовали какие-то крохотные поселки, а возможно, и нет. А между тем эта малонаселенная местность, судя по запискам отважных исследователей, просто изобиловала чудесами природы. Алое Барбирикское море; группа озер под названием Тысяча Глаз; гигантская извилистая пропасть Змеиный След длиной три тысячи миль, а глубиной неизвестно сколько; Стена Пламени, Паутина Самоцветов, Винный Фонтан, Пляшущие Холмы — многое из этого, вероятно, было всего лишь мифом, плодом воображения путешественников. Герцог Танижель предлагал устроить экспедицию в этот загадочный край. «Мы отправимся туда всем двором и дойдем до самого Великого моря! — восклицал он. — Кто знает, что мы там встретим? Аты, Фурвен, все это опишешь в бессмертном эпосе, который сохранится в веках!»

Герцог любил замышлять грандиозные проекты и обдумывать их до мельчайших деталей, но с претворением этих проектов в жизнь дело обстояло намного хуже. Многие месяцы Танижель и его придворные корпели над картами, изучали отчеты первопроходцев столетней, а то и тысячелетней давности и намечали собственные маршруты через дикую, не имеющую дорог местность. Фурвена увлекла эта затея, и во сне он часто видел себя парящим, как птица, над необычайно странным и красивым ландшафтом. Он не мог дождаться дня отъезда. Путешествие на восток отвечало некой его внутренней потребности, о которой он раньше не подозревал. Герцог продолжал строить планы, но точной даты не назначал, и Фурвену в конце концов стало ясно, что задуманная экспедиция никогда не состоится, поскольку герцогу и планов вполне достаточно. В итоге Фурвен, который никогда не ездил в одиночку на большие расстояния и не находил в Таких путешествиях ничего соблазнительного, решил отправиться на восток один.

Тем не менее он нуждался в последнем толчке — и получил его, откуда не ждал.

В этот тягостный период сомнений и неуверенности он совершил визит в Замок под предлогом знакомства со старинными картами, будто бы хранившимися в библиотеке коронала. В Замке, однако, он потерял желание копаться в необозримых библиотечных хранилищах и вместо этого посетил отцовские туннели на западном склоне, внутри стройной скалы, выступавшей на несколько сотен футов над громадой Горы.

Туннели лорда Сангамора восходили спиралью на самый верх этого каменного шпиля. Мастера в самых глубоких и тайных подземельях Замка создали светящийся синтетический камень и сплавили его в огромные сияющие глыбы. Затем эти глыбы под личным руководством самого коронала обтесали до прямоугольных блоков единого размера, которыми выложили стены и кровли туннелей согласно тщательно выверенной градации цветов. Посетителям бил в глаза пульсирующий свет — сернисто-желтый в одном гроте, шафрановый — в другом, топазовый в третьем, изумрудный, багровый. За нежданно яркой красной вспышкой шли более спокойные тона — розовато-лиловый, аквамарин, зеленовато-желтый. Симфония красок лилась из камня в любое время суток. Фурвен в полном восхищении бродил там два часа и вдруг почувствовал, что с него хватит. Что-то словно порвалось в нем, вызвав тошноту и головокружение. Мозг оцепенел от мощи и великолепия этого зрелища, Фурвена охватила дрожь, сердце бурно заколотилось. Поняв, что пора уходить, он ринулся к выходу. Еще полуминуты — и он рухнул бы на колени.

Снаружи он, весь мокрый, привалился к парапету и долго приходил в себя. Сила собственной реакции его озадачила. Физическое недомогание прошло, но осталось какое-то трудноопределимое беспокойство, которое он, впрочем, быстро раскусил. Во время осмотра туннелей восторг, граничащий с преклонением, трансформировался в его душе и перешел в сокрушительное ощущение собственной несостоятельности.

Творение своего старика он всегда рассматривал как любопытную безделицу. Но сегодня, в повышенно-впечатлительном, почти неврастеническом состоянии, с недавних пор ставшем для него характерным, величие отцовского труда ошеломило еТо. Фурвена захлестнуло чувство, в котором он не мог не опознать уничижения, хотя ранее близкого знакомства с ним не водил. И это чувство было вполне понятно. Его отец создал здесь нечто поистине чудесное, найдя в себе для этого силы и вдохновение вопреки изнурительным заботам своего сана.