Легенды II (антология)

Хобб Робин

— Ни с места, — произнес внезапно чей-то грубый голос. — Вы вторглись в чужие владения. Назовите себя.

Фурвен так долго был здесь один, что этот голос прорезал его сознание, как пылающий метеор — темное небо. Обернувшись, он увидел двух здоровенных, просто одетых мужчин, стоявших на каменной осыпи чуть позади него. У них было оружие. Еще двое стерегли вереницу верховиков, связанных вместе прочной веревкой.

— В чужие? — сохраняя спокойствие, повторил Фурвен. — Но эти места никому не принадлежат, друг мой, — или принадлежат всем.

— Они принадлежат господину Касинибону, — ответил ему один из двоих, более плечистый и коренастый, с бровями, образующими сплошную черную линию. Говорил он довольно косноязычно,

с акцентом, приглушающим все согласные. — Чтобы проехать, требуется его разрешение. Как .вас зовут?

— Айтин Фурвен из Дундлимира, — миролюбиво ответил Фурвен. — Прошу передать вашему хозяину, чье имя мне незнакомо, что у меня нет никакого дурного умысла относительно его земель или имущества — я одинокий странник и намерен всего лишь...

— Дундлимир? — проворчал чернобровый. — Это ведь город на Горе, правильно? Что делает человек с Замковой горы в здешних местах? Тут таким не место. Может, ты сын коронала? — хохотнув, предположил он.

— Ну, раз уж вы спрашиваете, — улыбнулся Фурвен, — то я и в самом деле сын коронала. Вернее, был им до кончины понтифекса Пелтиная. Моего отца зовут...

В следующее мгновение он растянулся на земле, изумленно хлопая глазами. Чернобровый дал ему совсем легкую затрещину, и он не устоял на ногах скорее от полной неожиданности. Он не помнил, чтобы кто-то за всю жизнь ударил его, даже в детстве.

— ...Сангамор, — машинально, раз уже начал, договорил он. — Он был короналом при Пелтинае, а теперь сам сделался понтифексом...

— Тебе что, зубов не жалко? Кончай насмехаться!

— Это чистая правда, дружище, — настаивал Фурвен. — Я Айтин Дундлимирский, сын Сангамора. У меня и бумаги есть. — Он начинал соображать, что докладывать этим людям о своем происхождении — не самый умный ход; он просто не думал, что есть на свете места, где это может быть опасно. Так или нет, было уже поздно идти на попятный. В его документах черным по белому значилось, кто он такой. Самое лучшее — положиться на то, что люди даже здесь не осмелятся препятствовать сыну понтифекса, хотя бы и пятому сыну.

— Я прощаю тебе это удар, — сказал он обидчику, — ты ведь не знал, с кем имеешь дело. Я позабочусь, чтобы ты не пострадал из-за этого — а теперь, при всем моем уважении к господину Касинибону, мне пора ехать.

— Сейчас ты поедешь к господину Касинибону, — ответил тот, — и лично выразишь ему свое уважение.

Фурвена бесцеремонно подняли на ноги и усадили верхом. Двое других, видимо, конюхи, привязали его верховика к остальным. Фурвен только теперь разглядел низкое строение в самой высокой точке холмистой возвышенности — к нему они и направились. Узкая, протоптанная копытами тропка в траве порой становилась совсем неразличимой. Фурвен видел теперь, что это здание — настоящая крепость, сложенная из такого же глянцевого серого камня, что и сам холм. Невысокая, всего в два этажа, она занимала удивительно большую площадь. Тропа повернула, и Фурвен заметил еще несколько ярусов на восточном склоне холма, выходящем в долину. В небе над этой долиной стоял красный отсвет. Маленький караван поднялся на вершину, и Фурвену открылась узкая полоса невероятного красного озера, которое могло быть только прославленным Барбирикским морем. Его окаймляли ряды таких же ярко-красных дюн. Господин Касини-бон, кем бы он ни был, занял под свой разбойничий притон одно из живописнейших мест Маджипура, отмеченное почти потусторонней красотой. Его дерзость заслуживала восхищения. Пусть этот человек — разбойник, даже бандит, он должен также быть хоть немного художником.

Здание, когда они перевалили наконец через холм и подъехали к нему с фасада, оказалось массивным и приземистым, рассчитанным на прочность, а не на красоту, но по-своему внушительным. Два длинных крыла, отходящих от центрального корпуса, спускались вниз, к Барбирикской долине. Архитектор, как

видно, заботился в первую очередь о неприступности. С западного склона, откуда только что приехал Фурвен, к твердыне нельзя было подобраться, поскольку она стояла на совершенно отвесной голой скале и не имела с той стороны ни одного окна. Тропа, поднявшись до этой скалы, сворачивала вправо и вела через вершину холма к фасаду, где всякий путник представал как на ладони перед сторожевыми башнями, частоколом и солидной крепостной стеной с подъемной решеткой. Вход был только один, и тот неширокий, окна представляли собой узкие щели, неуязвимые в случае атаки, но весьма полезные для защитников.

Фурвена ввели внутрь. Его не толкали, вообще не трогали, но чувствовалось, что люди Касинибона готовы применить силу в любой момент. Его сопроводили по длинному коридору левого крыла и вверх по короткому лестничному пролету в своего рода апартаменты: гостиная, спальня, каморка с ванной и умывальником. Стены, из такого же серого камня, как и снаружи, не имели никаких украшений. Окна всех трех комнат — такие же бойницы, как и во всем здании, — выходили на озеро. Обстановка состояла из пары голых столов, нескольких стульев, простой узкой кровати, шкафа, пустых настенных полок и кирпичного очага. Сопровождающие внесли багаж и оставили Фурвена одного, заперев дверь снаружи, как он сразу же убедился. Эти комнаты, по всей видимости, предназначались для незваных гостей, и он, без сомнения, был не первым из их числа.

Встречи с хозяином дома он удостоился не скоро. Сначала он ходил из комнаты в комнату, осматривая свое новое жилище, но на это много времени не потребовалось. Потом полюбовался немного озером, но красота пейзажа при всей своей необычайности вскоре приелась ему. Он сочинил три эпиграммы на свое приключение, но во всех трех случаях как-то не сумел подобрать завершающую строку и выкинул не-удавшиеся стихи из памяти.

То, что он оказался пленником, не особенно его раздражало — это представлялось ему скорее чем-то новеньким, интересным эпизодом, которым можно будет позабавить друзей по возвращении. Тревожиться не было оснований. Этот господин Касинибон, наверное, какой-нибудь мелкий лорд с Горы; ему наскучила размеренная жизнь где-нибудь в Банглкоде, Стее или Бибируне, вот он и решил устроить собственное удельное княжество на диких восточных землях. Может быть, он совершил небольшое правонарушение или нанес обиду знатному родичу и потому счел за благо удалиться от света. В любом случае Фурвен не видел причины, по которой Касинибон мог бы причинить ему зло. Тот наверняка просто хотел показать, что хозяин здесь он, и немного напугать Фурвена, осмелившегося перейти границы самозваного князя без его разрешения. Пленника, конечно, скоро освободят.

Солнце между тем клонилось к Зимроэлю, и тени над красным озером становились длиннее. Видя, что день на исходе, Фурвен стал ощущать некоторое беспокойство. Слуга, пухлолицый хьорт с лягушачьими глазами, принес ему еды и вышел, ни сказав ни слова. Ужин состоял из графинчика розового вина, куска бледного мягкого мяса и чего-то, похожего на нераскрытые цветочные бутоны. Незатейливая деревенская пища, подумал Фурвен, но вино оказалось хорошим, мясо нежным, соус ароматным, а «бутоны» имели приятно сладкий и в то же время пряный вкус.

Как только Фурвен поел, дверь отворилась, и вошел маленький, похожий на эльфа человечек лет пятидесяти, сероглазый, тонкогубый, одетый в зеленую кожаную куртку и тугие желтые штаны. Его походка и манера держаться давали понять, что он здесь важное лицо. Он носил подстриженные усы и острую бородку; длинные черные волосы, густо прошитые сединой, были связаны сзади. Игривость и лукавство, которые чувствовались в нем, пришлись Фурвену по вкусу.

— Касинибон, — представился человек тихо и без нажима, но с оттенком властности. — Извините за упущения, которые имели место в нашем гостеприимстве.