Легенды нашего края. Живая вода
Шрифт:
– Успею к началу рабочего дня?
– Да тут час езды. Коня в стайку поставь.
Расседлал Воронка, сена задал. Вошел в избу.
– Что же скотины нет у тебя? – птица одна.
– Скотину забрали на нужды армии – все для фронта, все для победы.… А птица сама плодится и кормится.
Хозяйка на стол собирает, а сама взглядом так и ластится.
– Муж-то на фронте?
– Убили под Псковом, еще в первые месяцы войны.
– Одна живешь?
– Детей не завели. Ты, мужик, ешь, выпей бражки с устатку да не поскупись на ласку
Ну, как тут откажешь? Только не потянул Егор Иванович на запросы вдовы – усталость, дорога да Дарья Логовна взяли все силы без остатка. Только и хватило на один раз.
Напрасно хозяйка «петушок» теребит, вздыхает и вопрошает:
– Ну, что же ты? Аль не глянусь?
– Давай наутро оставим ласки. Ты только разбуди меня пораньше.
И уснул. Но сквозь дрему чувствует – встала хозяйка, кожушок с сапогами одела и на двор. Может, до ветру? Но нет ее и нет. Встревожился дед – сон пропал: вдруг жеребца украдет. Пиджак накинул, ноги в сапоги и вышел на двор из избы. Хозяйки нет на дворе. Но слышит дед в стайке топот конский и ржание тихое, будто ласкающе-благодарное. Он туда. Дверь приоткрыл, пригляделся и различил – играется Воронок с какой-то кобылкой каурой.
Откуда взялась? Должно быть, врала про скотину хозяйка – спрятала где-то кобылку, а сейчас покрыть ее хочет: благо жеребец подвернулся.
Но где же сама-то? Вон кожушок на яслях висит. Пригляделся – мать честная! – у кобылки на задних ногах сапоги!
Не сорвался дед в страхе, сломя голову, с этой заимки, а вернулся в избу сон досыпать.
Спозаранок разбудила его хозяйка – у нее уже хлеб в печи дошел. Дала в дорогу каравай. А глаза счастьем сияют, истома в каждом ее движении! Не вспомнили ни она и ни он, о том, что на утро вчера загадывали.
Указала молодайка дорогу к Магнитке, и Воронок весело затрусил.
Хотите, верьте, хотите, нет, но случай такой рассказал мне дед. Как объяснить его? Кто-то скажет – чертовщина какая-то. Кто-нибудь ухмыльнется – поблазнилось, мол. А я так кумекаю – бабе очень любви хотелось, и раз от мужика не получилось, обернулась она кобылкой и стала под жеребца. Вот что голод любви с бабами делает!
И еще одна история от моей бабушки Апальковой Дарьи Логовны.
Шла Великая Отечественная война. Страна напрягала все свои силы. Гибли на фронтах мужики. Голодно было в тылу. Уже во вторую зиму живности почти не осталось в селе. Съели собак, съели кошек. Постреляли голубей и галок на церкви, где хранилось семенное зерно. Крыс не стало – разве такое было когда?
Дарья Логовна с другими бабешками трудилась на подработке зерна. И всегда приносила домой две горсти, спрятанные запазухой, чтобы истолчив его в ступе, заправить жидкий супец. Вот так и выживали – скудным запасом, воровством да чем Бог пошлет – сама Дарья Логовна и дочки ее: Аннушка, Марьюшка да Оленька. Муж в трудовую армию призван – слава Богу, что не на фронт.
Приходит как-то Блаженная Фенечка.
– Как живешь, Дарья Логовна?
– Твоими молитвами. А ты как? Нигде не работаешь, никто не подаст сейчас…. Смотрю, даже печку не топишь – как не замерзнешь?
Это была насмешка.
До колхозов еще была Фенечка замужней женой – хозяйство было, сына растили. А как погиб парнишка, тронулась она умом – хозяйство с мужем бросила и пошла в церковь грехи замаливать. Поп ей даже закуток дал в своем большом доме. А как дом отобрали под школу, поп с попадьей в закуток перебрались – Фенечка под крыльцом приютилась, как собака дворовая. Церковь закрыли – пропали поп с попадьей, а Блажная все под крылечком живет. Жила подаянием, молилась усердно, от работы нос воротила.
Война настала. Многих людей не стало – кого на фронте убило, кто в тылу помер от натуги и голода. Фенечка все живая под бывшим поповским крыльцом.
Вот в гости нагрянула.
– Ступай себе с Богом, – выпроваживает гостью Дарья Логовна. – Нечего мне тебе подать.
– Не просить я пришла, а помочь – чай невмочь тебе кормить четыре-то рта двумя руками.
– Чем ты можешь помочь?
– Научу, как пропитание добывать.
– Воровать что ли? Сейчас строго с этим.
– Воровать – это домой нести, а мы поедим и улетим. Много ли надо таким перепелкам?
Она с ласкою посмотрела на три девчоночьи головы, торчащие из-под занавески с печи.
– Ступай – не заманивай, а то ухватом отхожу.
– Дура ты, Дарья Логовна – девчонок бы пожалела, – сказала Фенечка от порога и подалась восвояси.
На другой день все как обычно – работают бабы, шутят, ругаются. Дарья Логовна уловила минутку безвнимания и сыпанула две горсти за пазуху. Теперь только бы не попасться!
Откуда-то из-под купола слетела сизокрылая голубка – глазки сияют. Клюнет зернышко да на Дарью Логовну посматривает – вот, мол, я какая!
Замерли бабы на местах – вот бы поймать такую в суп.
– Дарья Логовна, что же ты? Ведь рядом – руку только протяни и слови.
А у той сердце зашлось внезапной тоской – что-то родное блазнится ей в носике-клювике, гордой посадке головы, а главное в глазках – такие задорные, такие смешливые….
Ведро прилетело, брошенное чьей-то рукой – голубка взлетела. Посудачили бабы и за работу.
Домой вернулась потемну – девки старшие в слезах.
– Олька пропала!
– Где? Когда? Как?
– Она нас к Фенечке звала, но мы не пошли. Она ушла, и нет ее.
– Так что же вы?! За косу бы оттаскали и дома заперли.
Дарья опять одевается и наметом к поповскому дому.
На крыльцо заскочила – и ну топать, и ну прыгать.
– Вылазь, тварь блажная, а то придавлю!
Выползла Фенечка.
– Куда Ольку дела?
– Что, не вернулась? Вот скаженная! Да ты не расстраивайся – налетается и вернется.
– Ах, ты… – много нехороших слов наговорила Дарья Логовна в сердцах. Ругаться она мастак, драться вот не умела. Ушла, не тронула Фенечку.