Легенды о призраках (сборник)
Шрифт:
Дункан передал ему дымящуюся «пятку». Когда ее кончик разгорелся светофорным красным огоньком, он сказал:
– Могу спорить, я знаю, что это за кино.
Робби выдохнул дым – на этот раз затяжка была чисто символической – как бы ради того, чтобы спросить:
– И что это за кино?
– Про Чаки. Один из фильмов про него.
Лицо Дункана посветлело. Оно стало пластиково-бледным, по нему пролегли похожие на шрамы линии, красные глаза сдвинулись к носу, а зубы заблестели неестественным, прозрачным белым цветом. Эти ломаные линии были тенями от тонких веток, брошенными на его лицо взрывавшимися в небе фейерверками. Из-за них его лицо было словно собрано
– Откуда ты узнал?
– Дай-ка нам, не задерживай. – Дункан дососал косяк до самых пальцев, затушил, положил на язык и, откинув голову назад, проглотил. Наконец он сказал: – Оттуда же, откуда я все знаю. От верблюда. Смотришь эти фильмы – превращаешься в куклу-марионетку.
– Да ладно. Фильмы такого не могут делать. Это же просто фильмы.
– Эти могут. Все это здесь и началось.
Робби смутно подумал, что уже знает эту историю, просто не помнит. Он спросил:
– Что началось?
– Двое детей убили третьего, который был младше их. Они брали пример с Чаки. Это произошло недалеко отсюда, еще тогда, когда моя мамка жила с моим настоящим отцом, а меня еще не было. А потом дети постарше замучили девочку – они говорили, что слышали голос Чаки, который приказывал им это сделать. На Стрэнде у одного дядьки был магазин, и там продавались кассеты с Чаки, так кто-то разбил витрину и истыкал дядьку осколками. Чаки такое вытворяет с людьми. Один мальчик в Ливерпуле зарезал хахаля своей мамки и сказал, что это Чаки его заставил. Тут дальше по улице был пакистанский магазин, и его сожгли, потому что там продавались журналы с Чаки.
У Робби возникло чувство, что за ними наблюдают. На экране появилось насмешливое, злобное лицо. Он поднял взгляд, и в этот момент перед экраном упал занавес – нет, это опустилась штора в окне дома позади баскетбольной площадки.
– Хочешь его увидеть? – сказал Дункан.
Тени, ползавшие туда-сюда по бетонным дорожкам, казалось, все направились в их сторону. Бродившие по сцене голуби забеспокоились, словно оставались считаные секунды до выхода из-за кулис какого-нибудь звездного исполнителя. Но их перья, конечно, дрожали просто от ветра.
– Где? – поколебавшись, спросил он.
– У меня дома, в следующий раз, когда они соберутся у Мидж.
– Но у тебя же нет этих фильмов.
– Я могу достать их, когда захочу, и еще много других, от которых у моей мамки истерика.
– Тогда почему не посмотреть что-нибудь другое? Мы могли бы…
– Только не говори, что ты боишься Чаки. – Улыбка Дункана стала шире, как будто швы в углах его рта разошлись. – Квадриллионы детей смотрели эти фильмы и ничего после этого не делали. Даже девочки, – сказал он, и его улыбка вернулась к нормальному размеру. – Накуримся и затупим так, что ему ни в жизнь до нас не добраться. – Он посмотрел за спину Робби и соскочил с балюстрады. – Пора раствориться в воздухе, друг мой, – сказал он.
Робби обернулся и увидел у входа позади баскетбольной площадки мерцание красных и синих огней. Это была полицейская машина, и Дункан уже скрылся за постаментом жертвы маньяка.
– В ту сторону не беги, – прошептал Робби – тихонько, а то вдруг вороны поднимут тревогу. – Полицию вызвал кто-то из тех домов.
– А я и не бегу. Меня тут уже нет, – сказал Дункан и пригнулся пониже. – А ты вали куда-нибудь в другую сторону.
Робби не сомневался, что при встрече с полицией лицо его выдаст – пытаясь не улыбаться, он улыбался все шире и шире. Он спустился по ступенькам и повернул к Дункану свою располовиненную голову.
– Выловлю
– Да не будут они напрягаться из-за детей, которые чего-то там смолят. Давай переждем, пока они уедут, и еще косячок забьем.
– Нет, я уже свалил, – сказал Робби и сбежал по лестнице. Целые полчища жуков хрустели у него под ногами. Полиция могла услышать этот хруст – или оглушительные аплодисменты, которыми встретила его голубиная публика, когда он со всех ног пробежал мимо сцены. Проехавшись по земле, он остановился у ворот, перед переходом. Желтые огни светофоров мигали в такт его пульсу. Он метнулся через дорогу и побежал по улице. В проулках по-прежнему вспыхивало, но это опять были фейерверки, а не полиция, старающаяся его перехватить. И никто не схватил его сзади за шиворот, пока он с металлическим хрустом поворачивал ключ в замке и открывал дверь своего дома.
Сколько времени он простоял в ванной, начищая зубы своему отражению в зеркале? Только страх того, что его мать, вернувшись, заметит, как сильно он изменился, заставил его лечь в постель. Его кровать была лодкой, в которой он уплывал от взрывов на берегу. Его вернул к действительности следующий саундтрек: хлопок входной двери, треньканье ведомого по коридору велосипеда, глухой стук сброшенного рюкзака. Были еще и другие звуки – некоторые ему было неловко слышать, – но эхо от стука, произведенного рюкзаком, пульсировало у него в голове. Оно заставило его выйти из комнаты, как только он решил, что мать уснула.
Уличный фонарь наклонил свою круглую светящуюся башку и заглянул в окошко над входной дверью. А вдруг мать оставила листки у Мидж? Нет, они были в рюкзаке. Он вытащил их и отнес в гостиную. Так как он не осмеливался включить лампу, то, стараясь не шуметь, подошел к окну и развернул мятую пачку листов в бледном свете, добиравшемся с улицы. Кроме плаката, рекламирующего показ всех пяти фильмов про Чаки, и рецензий на них, там были распечатки газетных статей. Пятнадцать лет назад меньше чем в миле от его дома двое мальчиков, которые были даже младше, чем он теперь, замучили до смерти малыша. Несколько газет обвиняли в трагедии фильмы про Чаки, а одна даже призывала: Ради блага всех наших детей… СОЖГИТЕ ВАШИ ВИДЕОКАССЕТЫ. Жирные буквы, казалось, блестели, словно швы на лице Чаки. Его фильмы были запрещены к показу в кинотеатрах Ливерпуля, но этого было мало, чтобы уничтожить Чаки. Он заставил детей, похитивших девочку, разговаривать его голосом, пока они пытали ее, и надоумил семилетнего ливерпульского пацана двадцать один раз ткнуть кухонным ножом в дружка своей матери. Газеты пытались его остановить, но про него сняли еще два фильма, хотя их так никогда и не показали в Ливерпуле. И вот теперь это упущение будет исправлено. Неудивительно, что он улыбался. Робби смотрел в его злобно-веселые глаза, и его рот сам собой растягивался до ушей.
Наверное, безопасно смотреть эти фильмы, когда ты уже взрослый, – иначе кинотеатру не разрешили бы их показывать. Но если кинотеатр – это для взрослых, то видео можно посмотреть и дома. Если Дункан может их смотреть, то и Робби может; он не позволит превращать его в маменькиного сынка, которого презирают друзья. Он как минимум на пару лет старше любого мальца, которым манипулировал Чаки. Те ребята, скорее всего, еще играли в игрушки и верили в Рождество и в то, что папа будет с ними всегда. Это проходит с возрастом. Точно так же проходит и время сильного воздействия фильмов на психику – и в его случае оно уже прошло. Робби сложил листы, засунул их в рюкзак и отнес свою ухмылку в постель.