Легенды петербургских садов и парков
Шрифт:
Практически весь XIX век в Петербурге был отмечен ежегодными общегородскими народными гуляньями, праздничное половодье которых буквально захлестывало весь город во время Пасхи или Масленицы. Накануне этих православных праздников на Марсовом поле, Адмиралтейском лугу и в других местах с фантастической скоростью вырастали пестрые волшебные городки с балаганами, американскими горами, русскими качелями и каруселями. Между прочим, известное понятие «лубочное искусство», то есть искусство низменное, недостойное внимания высоколобых профессионалов пошло будто бы от тех самых временных балаганных строений, которые, ради экономии, делались из самого дешевого материала — луба, или из липовых досок. В связи с этим в фольклоре даже сохранились некоторые приметы довольно пренебрежительного отношения к балаганным постройкам. В 1838 году на Адмиралтейской площади возник пожар, пострадали люди. В «Записных книжках» П.А. Вяземского сохранился любопытный диалог, записанный по горячим следам: «Слышно, что при пожаре довольно много народу сгорело». — «Чего „много народу!“ — даже сгорел чиновник шестого класса».
Шумные толпы простого люда с раннего утра тянулись на Марсово поле со всех концов города. Кареты и экипажи высшей и средней знати, обгоняя пеших горожан, спешили к началу гуляний. Отказаться от посещения этих ежегодных праздников в Петербурге считалось дурным тоном. В запасе петербургского городского фольклора имелся бесконечный синонимический ряд крылатых фраз и выражений на одну и ту же тему:
Гостей на балаганах встречали легендарные так называемые балаганные деды. Громкими голосами, стараясь перекричать друг друга, они зазывали на представления с балконов дощатых павильонов-балаганов. Чаще всего это были рифмованные монологи ироничного, «биографического» характера, что особенно импонировало невзыскательной публике:
Жена моя солидна, За три версты видно. Стройная, высокая, С неделю ростом, и два дни загнувши, Уж признаться сказать, Как, бывало, в красный сарафан нарядится Да на Невский проспект покажется, Даже извозчики ругаются: Очень лошади пугаются. Как поклонится, Так три фунта грязи отломится. А вот, ребята, это Параша, Только моя, а не ваша. Хотел, было, я на ней жениться, Да вспомнил: при живой жене это не годится. Всем бы Параша хороша, да больно щеки натирает, То-то в Питере кирпичу не хватает. Жена у меня красавица, — Позади ноги таскаются. Теперича у нее нос С Николаевский мост. Но я хочу пустить ее в моду, Чтоб, значит, кому угодно. У меня жена красавица — Под носом румянец, во всю щеку сопля. Как по Невскому прокатит — Только грязь из-под ног летит. Зовут ее Софья, Которая три года на печке сохла. С печки-то я ее снял, Она мне и поклонилась, Да натрое и развалилась. Что мне делать? Я взял мочалу, сшил, Да еще три года с нею жил… Пошел на Сенную, Купил за грош жену другую. Да и с кошкой. Кошка-то в гроше, Да жена-то в барыше, Что ни дай, так поест. Венчали нас у Фрола, Против Гостиного двора, Где висят три фонаря. Свадьба была пышная, Только не было ничего лишнего. Кареты и коляски не нанимали, Ни за что денег не давали. Невесту в телегу вворотили, А меня, доброго молодца, посадили К мерину на хвост И повезли прямо под Тучков мост. Там была и свадьба. Настает, братцы, Великий пост, Сатана поджимает хвост И убирается в ад. А я этому рад. Пошел я гулять в Пассаж — Красоток там целый вояж: Одни в штанах да в валенках, Другие просто в тряпках, От одной пахнет чесноком, От другой несет вином. А у моей жены имений не счесть, Такие часы есть, Их чтоб заводить, Нужно из-под Смольного за Нарвскую заставу ходить. А рыжий-то, рыжий, глядите-ка, люд православный, Так и норовит кому-нибудь в карман.Доверительные монологи о женах перебивались рифмованными назидательными повестями, героями которых становились сами балаганные деды:
У вас есть, господа, часы? У меня есть. Два вершка пятнадцатого. Позвольте, господа, у вас проверить, Или мне аршином померить. Если мне мои часы заводить, Так надо за Нарвскую заставу выходить.Это был только зачин. Дальше завороженные слушатели становились свидетелями захватывающих приключений, ради которых собственно все и затевалось:
Был я тогда портным. Иголочка у меня язовенькая, Только без ушка — Выдержит ли башка? Как стегну, Так кафтан-шубу и сошью. Я и разбогател. У меня на Невском лавки свои: На правой стороне это не мое, А по левой вовсе чужие. Прежде я был купцом, Торговал кирпичом И остался ни при чем. Теперь я живу день в воде, день на дровах И камень в головах. А еще, ребята, что я вам скажу: Гулял я по Невскому пришпекту И ругнулся по русскому диалекту. Ан тут передо мной хожалый: В фортал, говорит, пожалуй. За что, я говорю?.. А не ругайся! — Вот за то и в часть отправляйся! Хорошо еще, что у меня в кармане рупь-целковый случился, Так я поБогатые на коварную выдумку и щедрые на беззлобную шутку владельцы балаганов наперебой изощрялись друг перед другом. Доверчивые счастливчики, опережая один другого, протискивались внутрь ярко освещенной пустой палатки, вход в которую объявлялся бесплатным. Оглядывались вокруг, обшаривали глазами стены и, ничего не обнаружив, злые и раздраженные шли к выходу. И тут их встречал ухмыляющийся хозяин, над головой которого была прибита едва заметная вывеска: «Выход 10 копеек». Делать нечего — приходится платить, но признаться нетерпеливо ожидающим своей очереди в балаган в том, что ты остался в дураках, никто не решается. И очередь не убывает.
Яркая броская реклама другого парусинового балаганчика весело зазывает публику всего за алтын увидеть Зимний дворец в натуральную величину. А внутри балагана хитро улыбающийся хозяин откидывает пеструю тряпичную занавеску и показывает застывшей от изумления публике стоящий напротив балагана Зимний дворец. Подсознательное желание разгоряченной всеобщим весельем публики быть обманутой было так велико, что подобные стереотипные розыгрыши предлагались порою в нескольких балаганах, стоящих друг с другом рядом, одновременно. «Ах, обмануть меня не трудно. / Я сам обманываться рад». При особом желании можно было увидеть в натуральную величину и Александровскую колонну, и панораму Петербурга, и многое другое. Самым любопытным предлагалось даже «Путешествие вокруг света», которое совершалось вокруг обыкновенного дощатого стола с горящей свечой посередине.
В программу народных гуляний входили дешевые распродажи и розыгрыши всевозможных лотерей. Приглашения к лотереям отличались веселым, задиристым юмором с примесью обязательного петербургского колорита:
Будет разыгрываться Великим постом Под Воскресенским мостом, Где меня бабушка крестила, На всю зиму в прорубь опустила, Лед-то раздался, Я такой чудак и остался. Бурнус вороньего цвету, Передних половинок совсем нету. Взади есть мешок, Кисточки на вершок. Берестой наставлен, А зад-то на Невском проспекте за бутылку пива оставлен. Вот, ребята, разыгрывается у меня лотерея: Хвост да два филея, Чайник без ручки, без дна, Только крышка одна, — Настоящий китайский фарфор, Был выкинут на двор, А я подобрал, да так разумею, Что можно фарфор разыграть в лотерею, Часы на тринадцати камнях, Что возят на дровнях. А чтобы их заводить, Надо к Обуховскому мосту заходить. Ну, ребята, покупайте билеты — на цигарки годятся, А у меня в мошне пятаки зашевелятся.Но больше всего публики скапливалось вокруг знаменитых раёшников (от слова «раёк» — райское действо). Они стояли в разных местах площади со своими потешными панорамами, которые представляли собой небольшие деревянные ящики с двумя отверстиями, снабженные увеличительными стеклами и несложным устройством внутри. При помощи рукоятки раёшник неторопливо перематывал бумажную ленту с изображением разных городов, событий, портретами известных людей и сопровождал показ веселыми рифмованными шутками и присказками. Понятно, что Петербург в этом популярном среди простого народа представлении занимал далеко не последнее место. Представление начиналось с традиционного приглашения:
А вот и я, развеселый грешник, Великопостный потешник — Петербургский раёшник Со своей потешною панорамою: Верчу, поворачиваю, Публику обморачиваю, А себе пятачки заколачиваю. Здравия желаю, С Масленицей поздравляю; С выпивкой, закуской, С широкою русской, С разгулом великим, С восьмидневным веселием; С блинами, попойками, С ухарскими тройками; С пылом, с жаром, С хмельным угаром!.. Всех проздравляю, Гулять дозволяю!.. Пришел людей повидать, И себя показать; Покрутиться, покамборить, Ни в чем себя не неволить: Пущу свою картинку в ход, Потешить православный народ. Пришел к вам с Царицына лугу… Хотел ехать в Калугу, Да костоломки испужался Да в Дворянское собрание К охтинским ребятишкам и примчался… Машкарад, значит, почуял.