Легион
Шрифт:
Обняв его, Гай Мауриций заплакал.
– Ты даже не спрашиваешь, какое я тебе положу жалованье.
– Ах, какое это имеет значение! – радостно сказал Гай.
– Какое?! – воскликнул Клавдий. – Да ты рассуждаешь, как наш кровавый плешивец-август и его прихвостень, старая обезьяна Капитон, чтоб ему захлебнуться в клоаке!..
С Титинием Капитоном Клавдий встретился несколькими часами ранее в храме Сатурна, где находилось государственное казначейство, эрарий. Величественного вида старец трудился над папирусными свитками, время от времени раскидывая камешки по счетной доске.
– А, вот и наш славный воитель! – сказал он с улыбкой, едва завидев
– Будь в добром здоровье! – почтительно приветствовал его Метелл.
– Какое уж здоровье в моем возрасте, – заохал старик. – Просыпаешься утром и не знаешь, не придется ли вечером нести дань Харону,
– Полагаю, ему не часто попадаются столь богатые клиенты. – пошутил Клавдий.
Капитон всплеснул руками,
– Вот! И ты считаешь меня богачом. Конечно, раз я сижу на золоте, я должен быть богат, как Крез. Но, между прочим, сам я беднее храмовой крысы. Питаюсь на самосской посуде [46] , так что стыдно гостей в дом пригласить. Стоит мне положить на стол хоть одно серебряное блюдо, и весь Рим завопит: глядите, как он наживается на наших бедах! Но никто и никогда не сможет доказать, что в расчетах у Капитона не сошелся хотя бы один асс. И потому я спокойно сижу на своем месте, уже который год. И просижу ещё долго, если будет на то воля богов.
46
Из глины острова Самос, т. е. из дешёвой керамики.
Они прошли в кабинет, где продолжили беседу среди стен, уставленных ящиками с бумагами. Капитон плотно прикрыл за собой дверь.
– Видишь ли, юный друг мой, сейчас в стране развелось столько глупцов и мерзавцев на всех государственных должностях, что порядочный человек среди них выглядит, как кусок мрамора в навозной куче. И из него поневоле приходится ваять статую. Пусть люди любуются ей, не обращая внимания на вонь.
– А, по-моему, лучше навоз смешать с землей, – заметил Клавдий. – Меньше будет вони.
– В тебе говорит пахарь, но не политик, – усмехнулся Капитон. – Посуди сам, в наше время из народа трудно что-либо выжать. Взвинчивать цену на хлеб – опасно. Вводить новые налоги – того хуже. Правда, солдатам прибавили жалованье на четверть. Но где прикажешь брать эти ежемесячные пять миллионов денариев? Поэтому наш божественный цезарь для покрытия государственных расходов прибегает к весьма неожиданной и очень эффективной тактике. На самые выгодные и ответственные государственные должности он назначает самых прожжённых жуликов.
– Но для чего?
– А для того, – Капитон подмигнул, – чтобы они наворовали побольше, насосались бы денег, потяжелели, как губки, напившиеся воды. Люди будут проклинать их, а не нас. Разумеется, сплошным косяком пойдут жалобы. И тогда организуется торжественный и громогласный суд. Адрастея [47] торжествует, порок наказан и под торжественные аплодисменты публики губки тщательно выжимаются в государственное корыто, а Титиний Капитон их аккуратно приходует. Ну? Каков план? Клянусь Плутосом, до такого не додумался даже его покойный папаша, уж, на что был ловкач, старый селёдочник… – усмехнулся Капитон.
47
Богиня неизбежности, возмездия в античной мифологии.
– Но надеюсь, что для содержания легиона в походе Август подыщет одну-две губки пожирнее, – осторожно предположил Клавдий.
– Боюсь, что только одну, – вздохнул казначей. – И то не
– Денариев?
– Сестерциев.
– Что-о? – воскликнул Метелл. – Пять миллионов сестерциев?! Да ты смеешься!
– И ни ассом больше, – заявил Капитон без тени улыбки.
– А если не смеешься, то собираешься выставить меня на посмешище! – вскипел Метелл. – Но я тебе не пантомим! Я сейчас же иду к императору и скажу, какую нищенскую сумму мне здесь предложили!
– Остановись, сумасшедший! – закричал Капитон ему вдогонку, и неожиданно резво припустившись следом за ним, поймал его за край тоги и повернул к себе. Выглянув за дверь, он настороженно повел носом, захлопнул дверь и зашептал: – Мало того, что ты погибнешь сам, так погубишь ещё и нас с твоим несчастным отцом. Ты напрасно думаешь, что я своевольничаю или издеваюсь. Эта сумма согласована с Цезарем Августом. Я и рад был бы дать больше. Но, поверь моему честному слову, денег в казне нет. Всё, что нам удаётся выжать из провинций, идет на содержание армии, на постройку дворцов, храмов и арок, будь они трижды прокляты, на игры и представления, на пиры и раздачи съестного. Одни лишь преторианцы за истёкший год получили государственных донатив на сорок тысяч сестерциев каждый. Это не считая императорских выплат!
– Вы тратите деньги на подкармливание черни и зажравшихся обрюзгших лентяев, – с ненавистью сказал Клавдий.
– Да, потому что это обеспечивает спокойствие в столице, – настаивал Капитон. – Ты – военный человек и должен понимать, что деньги хороши лишь тогда, когда приносят прибыль, Закопанные в землю или же выброшенные на ветер, они ничего и никому не приносят. Но откуда-то всё же брать их необходимо. Так что, мой мальчик, война для нас – суровая необходимость, как и дешёвый путь в Индию. Это так же очевидно, как и то, что каппадокийским легионам нечем платить. Нечем, хоть мы и протрубили на весь мир о прибавке жалованья солдатам и о введении дополнительных льгот за верную службу. Ты будешь вести поход на основе того, что сумеешь раздобыть сам и расплатишься с войсками теми деньгами, которые выручишь от похода. Я не знаю, как, где и когда ты их добудешь, но знаю, что добудешь. Кавказская Албания – богатая страна. Помпей, помнится, привёз оттуда ложе из чистого золота… – мечтательно вздохнул Капитон.
– Интересно, почему он не присоединил эту страну к числу наших провинций, как Понт и Вифинию? – иронически спросил Метелл. – Хлопот у нас было бы гораздо меньше…
Глава IX
Hey sacra mensae! [48]
Они была вместе, совсем как в те давние времена, когда, учась в школе, соревновались в риторике, поэзии и проказах, когда юность била в них ключом и то один, то другой закатывали пирушки, о которых потом судачил весь Город.
48
«О, святость застолья!» (лат).
Первыми прибыли неразлучные друзья, Арулен Приск и Юний Альсин, прозванные «Лединой яичницей», «Орестопиладом», «Полукастором» и «Тиндаридами». Их нежная, может быть, даже слишком нежная дружба прошла все испытания, и четвертый десяток своих лет они встречали занятиями литературой, музыкой, писанием стихов и жизнеописаний великих извращенцев прошлого,
– Мы, что же, явились самыми ранними пташками? – хлопая ресницами, воскликнул Альсин. Лицо его блестело от румян и белил, а светлые, почти белые волосы аккуратными завитками спадали на лоб и плечи.