Легион
Шрифт:
С ужасающим треском и грохотом лопался лед, исполинские льдины вставали на попа, нагромождая высоченные торосы, которые рушились и вырастали вновь, В чёрной воде кипели водовороты, а за рекой на всём необозримом прибрежном пространстве рыдало, бесновалось, кусало щиты и в отчаянии рвало ногтями лица, огромное войско опоздавших хаттов.
В этих условиях ударить в тыл правительственных войск значило лишь ненадолго продлить агонию восставших и обречь на бесславную гибель тысячу человек, вверивших Клавдию свои жизни. В считанные доли секунды трибун перебрал и оценил все возможные варианты действий и ударил по правому флангу мятежников, которые в беспорядке отходили в леса.
Среди них в солдатском плаще и шлеме,
– Все кончено, малыш! – воскликнул Сатурнин с горькой усмешкой. – В этой игре мне выпала «собака».
Кони их храпели, кружа среди луж крови, грохота льда и безумия битвы.
– Я опоздал, – сказал Клавдий.
– Нет, ты… пришел вовремя, – возразил Сатурнин, взглянув на вылетевший из-за леса конный отряд. – У меня повреждена рука. Ей не поднять меча. Сделай это для меня. Прошу тебя.
Только услышав эти слова, Клавдий почувствовал в руке невыносимый вес собственного меча, длинной кавалерийской «спаты». Он пытался и не мог взмахнуть им, как не мог и разжать пальцев, которые, казалось, примерзли к рукояти.
– Прощай, Антоний, – тихо сказал Метелл, – Прости меня.
– Прощай, Клавдий, добрый друг мой… – и, прикрыв глаза, Сатурнин одобряюще кивнул ему головой.
И в миг, когда Клавдий увидел эту гордо поникшую голову, понял он, что нет, не было и не будет у него друга ближе, чем Антоний, которого он понял, обрёл и полюбил в последнюю минуту перед тем, как убить его.
– Я же кричал, живьем, живьем надо было брать мерзавца! – сердито выговорил ему подъехавший Норбан.
– Я – солдат, а не лаквеарий [41] ! Арканом не владею! – вспылил Клавдий, бросив в ножны окровавленный меч.
Всадники проследовали мимо. Лишь один из них, на мгновение, задержавшись, крепко и одобрительно сжал его руку. Подняв глаза, Метелл встретился взглядом с Траяном, который смотрел на него тепло и сочувственно. Траян же, назначенный главным следователем по делу о восстании, напрочь отмел все компрометирующие Метелла материалы, и представил его чуть ли не главным действующим лицом сражения. Это принесло ему новые награды, повышение в чине…
41
Лаквеарий – специализация древнеримского гладиатора, вооружённого лассо (поздняя разновидность ретиария).
С тех пор прошло уже почти шесть лет.
И все эти шесть лет Клавдия мучали ночные видения: грохот и треск ломающегося льда, гордо поникшая голова Сатурнина; пульсирущая жилка на шее, которую он рассекал мечом, – и она взрывалась фонтаном густой, темной крови, окатывавшей его с головы до ног…
И вспомнив всё это и твердо взглянув в глаза Домициана, Клавдий повторил:
– Да, Антоний Сатурнин был моим другом. Но приходит время, когда нужно выбирать между дружбой и долгом. Ты знаешь мой выбор!
– Ты не ошибся! – растроганно сказал Домициан. – И я докажу тебе, что умею быть благодарным верным мне людям. Знай же, Метелл, я решил доверить тебе легион. Один из лучших моих легионов – Двенадцатый Молниеносный.
Эти слова ошеломили Клавдия.
– Ты, божественный, – пробормотал он, – решил дать мне…
– Да, Метелл, да, – подтвердил император. Он опустился на золоченое ложе и задумался. – Но доверяю я тебе его не для обычной службы. Ты должен будешь совершить поход. Риму тесно в обжитых местах. По сути дела, мы окружены варварами, Дикие иберы, дикие дакийцы, галлы, германцы… Ни Египет, ни Азию я к числу цивилизованных провинций причислять, естественно, не могу. А мне нужна новая провинция. Мне нужны победа и триумф! – Домициан опустил глаза, и губы его задрожали, –
– Сколько горя, отчаяния, сколько бессильных слез доставил мне этот проклятый город! – жаловался Домициан, бродя по оранжерее, уставленной горшками с его любимым горицветом. – Я, право же, собирался перенести столицу в Александрию и жалею, что не сделал этого. Ибо нет народа более низкого и неблагодарного, чем римляне. Я закатываю роскошные пиры, закармливаю чернь языками фламинго и соловьиными пупочками, гроблю целые армии в цирках, а они попрекают меня двумя десятками паршивых писательских головенок. Они корят меня тем, что мой папаша обставлял праздники с большей пышностью. А на чьи деньги? На их же деньги! Все забыли, что он ввёл налог на туалеты. Тит его, правда, отменил, но стоило мне восстановить его – и мои статуи стали мазать дерьмом! Все, буквально все мои реформы они встречают насмешками, даже те, которые я провожу ради их же блага. Ведь Италия катится к краху. Что мы изготовляем, что производим? Ничего, кроме вина и бездарных стихов. Мы упиваемся, ужираемся своим вином, из народа воинов и строителей мы превращаемся в народ пьяниц. У нас нет даже своего хлеба. Стоит кому-либо из моих наместников поднять восстание в Александрии и прекратить поставки зерна – вся Италия вымрет от голода, Поэтому я ограничиваю посадки виноградников и заставляю людей растить хлеб для их же пользы. А чем, ты думаешь, они мне отвечают?! Вот, погляди, что они еженощно разбрасывают по городу.
Он поднял с ложа и протянул Клавдию скомканный обрывок папируса, на котором были написаны стихи:
Как ты, козёл, ни грызи виноградник,вина еще хватитВдоволь напиться, когдав жертву тебя принесут…Сделав титаническое усилие, чтобы не улыбнуться, Клавдий отвел глаза и встретился с хищным, испытующим взором императора.
– Бездарно и глупо, – заявил префект.
– А по-моему, напротив, – возразил Домициан. – Талантливо и едко. Как думаешь, это не Марциалова работа?
– Я читал стихи Марциала. – сказал Клавдий. – Они намного талантливее этих подзаборных виршей.
– Не знаю, не знаю… – с сомнением проговорил Домициан. – В наш век всеобщей грамотности умников развелось слишком много. Эти уличные гении подобны своре собак, с лаем бегущих за колесницей. Но стоит вознице поднять хлыст, и все они с визгом разбегаются, поджав хвосты. Поэтому хлыст должен быть поднят всегда! Всех не достать, но кому-то попадет… И его печальный пример вразумит остальных!
Император ненадолго задумался и продолжал:
– Итак, о походе. Мне нужна Индия, Метелл. Нет, я не собираюсь повторять анабасиса Александра. Это дело не одного года. Но я должен торговать с Индией напрямую, не дожидаясь милости от парфян. Путь к ней лежит через Гирканское море [42] . На нём потребуется построить или захватить хороший укрепленный порт, произвести разведку основных торговых путей, нанести их на карту…
– Ты хочешь, чтобы я завоевал для тебя Албанию? – полуутвердительно произнес Метелл.
42
Каспийское море.