Легион
Шрифт:
– Выслушай меня, великий государь, – воскликнул зодчий высоким звонким голосом. – Да, я строил башни, и крепости, и храмы в Хинде, Согдиане, Бактрии, Парфии и Мидии. Но везде я делал лишь то, что мне приказывали, строил по веками устоявшемуся образцу. Лишь дочь твоя сказала мне: придумай что-то свое, Мултан, такое, чего нет нигде. Я увидел в твоей стране изобилие крепкого и мягкого известняка, камня, созданного богом для постройки дворцов и храмов. И то, что я выстрою из этого камня, простоит века. Десятки веков! Думаешь, я напрасно столько времени медлил, исходил все окрестности, копался в земле? Я изучал твое море. И убедился, что раз в несколько столетий оно имеет обыкновение подниматься и затоплять всё
– Башня! – презрительно фыркнул Зармайр. – Что мне башня? Игрушка для мой девочки? На эти деньги я бы лучше выстроил с десяток крепостей для охраны народа.
– От кого ты хочешь защищаться? – с удивлением опросила девушка. – Мидийцы наши братья, парфянский царь ежегодно шлет нам дары, с армянами мы мирно торгуем, картлийцы сватаются ко мне уже третий год Ты боишься аланов? Этих дикарей и трусов? – девушка усмехнулась, губы ее задрожали а предательская слезинка, сверкнув в уголке глаза, скользнула по щеке. – Игрушка! Разве я дитя? Разве лишь мне одной нужна эта башня? Разве не послужит она укреплению и распространению гуманнейшей и прекраснейшей веры, которая объединит племена нашей страны в единый и могучий народ?
– Ты слышишь? Слышишь, что она говорит? – с немалым изумлением воскликнул царь.
– Я слышал речь не девочки, но царицы, – с поклоном промолвил маг. – Поверь мне, владыка, народ, объединённый единой верой, можно истребить, но покорить – никогда! Проникнись этой верой, просвети свои племена, истреби еретиков, возлюби Ахуру – и он исполнит все твои сокровенные мечты…
Взглянув на мага тяжёлым взором, царь хотел было что-то екать, но смолчал. В диковатом взгляде этого сухопарого сутулого человека было нечто, от чего обычный человек смущался, опускал очи долу и отходил в сторону.
– О, отец, – вся в слезах прошептала Зуммуриада, от нахлынувших чувств не в силах сказать ничего более. – Отец!..
– Идите, – оказал царь, тяжело вздохнув и усаживаясь в кресло. – Иди и молись Ахура Мазде о том, чтобы ничто больше не затягивало строительство храма.
Девушка и зодчий вышли. Дождавшись, пока шаги их стихли на лестнице, Зармайр резко повернулся и, смерив Агирру тяжёлым взглядом, спросил:
– О каких желаниях ты толкуешь? Что может исполнить для меня твой бог? Я – царь великой и богатой страны, с которой считается даже Парфия! Я – владелец несметных сокровищ! Я… – он осёкся под взглядом Агирры, под взглядом, который, казалось, ощутимо проникал внутрь его сознания, выворачивал наизнанку душу, достигая самых потаённых её уголков.
– Великие владыки, – сказал маг со странной усмешкой, – правят миром. Но они же – рабы своих страстей. Будь покорен Ахура Мазде, возлюби его и он раскроет перед тобой сады любви и наслаждений, дабы ты соединился с той, которая уже давно волнует твоё сердце, которая единственная достойна воссесть на троне рядом с тобой.
– Нет! – воскликнул Зармайр. – Это не любовь. Это бесовское наваждение… Это… позор… Я буду опозорен в глазах всего народа… Они не понимают… И никогда не поймут…
– Но ты и не обязан никому ничего объяснять, – возразил маг. – Этот брак – требование веры. Нет жертвы более угодной богам, чем «хваэтвадата» – сященный брак с близким по крови. И чем родство ближе, тем лучше.
Со двора послышалась песня. Звуки её, вначале нестройные, постепенно приобретали крепость и мощь, и вот уже тысячегласый гимн взлетел над столицей:
РадиИ Зармайру показалось, что в общем хоре голосов, доносящихся с подножия вечно пылающего алтаря, он может различить и звонкий, пронзительный голос Зуммуриады, восторженно славящей богиню и всё прекрасное и вечное, что она олицетворяла: Мир, Труд, Надежду и Любовь!
36
Перевод И.М. Стеблин-Каменского.
– Меня не поймут вожди племен, – покачал головой Зармайр, – они ждут, что я выдам дочь за агванина, за кого-то из них или их сыновей. Каждый из них по два или по три раза уже посылал ко мне сватов.
– Какая же участь предпочтительнее для твоей прелестной дочери? Выметать кибитку гаргара или лпина или же сверкая драгоценным убранством воссесть на трон. И кем ты хотел бы видеть своего внука? Пастухом или же наследным царевичем великого государства? Если же кто-то из вождей будет противиться твоей священной воле, то у нас достанет войска, чтобы привести его к покорности.
Увидев, что Зармайр задумался, маг сделал паузу и продолжил уже льстивым, вкрадчивым тоном:
– Если ты согласишься на это предложение, то на Праздник Ноуруз царь Пакор прибудет к тебе со всем двором. И мобедан-мобед, глава всех магов, совершит обряд бракосочетания по древним маздийским обычаям. Пышность твоего двора затмит всю роскошь Ктесифона и Пальмиры. С самых отдаленных стран ко двору твоему поспешат поэты и художники, скульпторы и строители, звездочёты и актёры…
– К чему вся эта суета? – рассеянной улыбкой заметил царь. – Да и не в радость все это будет, если она не захочет…
– Но рано или поздно сделать выбор ей всё же придется, – с легкой улыбкой заметил маг. – Нельзя противиться природе. Женщина должна стать матерью. И если она станет матерью царя…
– Мой внук не станет царем! – воскликнул Зармайр. – От меня отвернутся все племена. Подходит к концу мой третий девятилетний срок. В этот Ноуруз опять будут выборы. Да меня просто-напросто не изберут царем. Об этом ты подумал?
– Царей не выбирают! – жестко и требовательно произнес маг, встав перед Зармайром и решительно скрестив руки своей тощей и впалой груди. – Избирают вождей племен и старейшин родов в странах диких и отсталых. Царская же власть дана от бога и передается по наследству! Чем крепче она, тем сильнее страна!