Легионер. Книга третья
Шрифт:
– Самолично, говоришь?! – надзиратель грозно и с торжеством поглядел на старосту. – А тут кто? Эй, морда! А ну-ка, вылазь на свет божий! Вылазь, говорю, пока не стрельнул!
Лапник под нарами зашевелился, и к ногам надзирателя выполз полуголый человек, едва прикрытый какой-то рваниной. Опасливо поглядывая на подбоченившееся начальство, человек судорожно поправил сползающие с тела тряпки и скорчил жалостливую гримасу:
– Так что заснул я под нарами, ваш-бродь! С устатку и по нечаянности…
– Кто таков?
– Так это ж Кукиш, ваш-бродь! Ён не в своем уме
Симеонов, открыв было рот для гневной тирады, обреченно махнул рукой и отвернулся. Кукиш и есть Кукиш, чего с него взять?
– Гони его в шею отседа! – распорядился он и пошел тыкать палкой дальше. – Впрочем, погоди-ка! Закончу здесь осмотр, сведу негодяя в канцелярию. Три десятка «лозанов» по филейным частям в самый раз твоему Кукишу будут… За мной иди, сволочь!
Брел Антоха Кукиш за надзирателем понурый, в ожидании «лозанов» руки невольно тянулись к битой-перебитой спине.
Однако нынче повезло Антохе. Подталкиваемый старостой, он безропотно, лишь тихо поскуливая, шоркал босыми, в струпьях и грязи ногами впереди надзирателя получать розги. Но в тюремном дворе, уже перед самой надзирательской, дорогу Симеонову дерзко заступил Бабай. Майданщик, за спиной которого топтался посланец Пазульского Архип, сдернув, не слишком торопясь, шапку, поклонился надзирателю:
– Нашальник, Кукиша Пазульский к себе требует! Ищу, ищу его – а он вот где, сволош!
– Вот высекут сейчас твоего Кукиша, и пусть идет куда хочет, на здоровьице! – буркнул, не останавливаясь Симеонов.
– Твой воля, нашальник. Только Пазульский шибко быстро его звал. А если этот сволош после «кобылы» встать не сможет? Пазульский шибко сердитый тогда будет, нашальник…
Симеонов остановился, поскреб щеку. Вызывать недовольство патриарха каторги не хотелось. Черт с ним, с Кукишем, таких секи не секи – толку не будет, себе дороже выйти может. Он махнул рукой:
– Ладно, забирай своего Кукиша, Бабай!
Пазульский на оставленного пред очи патриарха Кукиша едва глянул, скривился и велел:
– Оденься поприличнее, мил-человек, и на причал ступай. Попасть тебе надобно в ватагу грузчиков. Пароход с Расеи пришел, а там есть человечек один. Барином кличут. Попадешь на пароход, присмотрись к нему, потом обскажешь, что и как. Ступай…
– А ну как не возьмут меня в ватагу? – робко поинтересовался Кукиш.
Пазульский на него только глянул еще раз и отвернулся, показывая, что разговор закончен. Пятясь, Антоха выбрался из «нумера» патриарха, пошел искать майданщика – больше взять приличную одежку в тюрьме было негде.
Бабай, прослышавший про поручение патриарха, безропотно выдал Антохе целые порты, почти чистую рубаху и арестантский халат с «бубновым тузом» на спине, без которого арестантам в поселке появляться было строжайше запрещено. Только предупредил:
– Пропьешь барахло – в земля по уши забью! Наказ Пазульского исполнишь – и ко мне бегом, сволош! Весь барахло вернешь!
Поручению Антоха обрадовался: на корабле, если держать ушки на макушке, легко можно поживиться. Мелкого и крупного добра там – пруд пруди! И в ватагу каторжников, поставленных на разгрузку, он легко попал, – только и понадобилось, что упомянуть старшине про приказ Пазульского.
Утомляться перетаскиванием с корабля на баржу тяжеленных ящиков и тюков Кукиш посчитал невместным. Сделав пару ходок, он заметил в распахнутом иллюминаторе вывешенную для просушки матросскую форменку, стянул ее, приметный арестантский халат скинул и спрятал. Накинул форменку и, хоронясь от караульных, сумел-таки пробраться в буфетную и сунуть за пазуху дюжину серебряных ложек. Выбрался на палубу, снова надел халат и, донельзя довольный, стал высматривать интересующего Пазульского человечка. Высмотрел, увидел, как того с почетом увезли вместе аж с начальником всей каторги на тройке.
Сумел Кукиш и перекинуться парой-тройкой фраз кой с кем из новоприбывших иванов, которых свозили на берег в баржах. Как и ожидалось, ничего доброго от них о Барине узнано не было. А Антохе все равно – лишь бы было что Пазульскому рассказать, да краденые ложечки уберечь. Покрутившись на «Нижнем Новогороде» часа три, он ковырнул в носу щепкой: добился, чтобы потекла кровь. И как пострадавший на очередной барже был отправлен на берег.
На барже везение Кукиша и кончилось: кто-то из караульных матросов увидел у него под халатом форменку. Антоху обыскали, нашли умыкнутые ложки. Провожаемый пинками и затрещинами, Кукиш был с баржи выброшен.
Ну что поделаешь: не было нынче для Антохи фарта! Смыл он наскоро кровь с физиономии и побрел с докладом в тюрьму.
– А-а, Кукиш! Проходи, проходи, мил-человек! Спасибо, что не забыл старика, что вспомнил! – Пазульский был в хорошем настроении с утра: видно, ничего в нутрянке не болело, не ёкало. Шутил, посмеивался старческим дребезжащим хохотком. – Что скажешь, Кукиш? Как поручение мое сполнил? Всё про Барина разузнал?
– Сколь мог, уважаемый! Старался, уж старался ради тебя! Вот и задержался…
– Ну, рассказывай! – прижмурившись, кивнул Пазульский. И так же, не открывая глаз, медленно откинулся назад, на заботливо подставленную верным Гнатом подушку.
Глава вторая. Ландсберг обживается
Покидая княжеский кабинет, Ландсберг был донельзя доволен тем, что нашел повод похлопотать за своего «кумпаньона», Михайлу Карпова. Сначала Карл думал было взять его к себе писарем – эту братию в островные канцелярии набирали из грамотных каторжников. Однако свободных писарских вакансий на момент появления Ландсберга в канцелярии архитектора-инженера не оказалось, и чтобы взять Михайлу, новому инженеру пришлось бы кого-то увольнять – то есть с самого начала напрочь испортить отношения с многочисленной писарской братией. Пришлось рискнуть: князю Михайла был представлен чертежником. Впрочем, Карл не сомневался, что смышленый мужичок с «нечаянным» гимназическим образованием под его руководством справится с простейшими чертежами.