Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе
Шрифт:
Все готово к грандиозному празднеству. Все койки свалены в углу (стало быть, сон на сегодня отменяется). Во всех палатках установлены на козлах праздничные столы, устланные многоцветными арабскими коврами. Столы уставлены всевозможными бутылками, их содержимого хватило бы, чтобы утопить весь полк. Рождественские ясли выглядят вполне достойно; сцена освещена множеством свечей. Атмосфера вполне рождественская или, по крайней мере, праздничная. Каждый из двадцати четырех легионеров нашего взвода поставил на общий стол по два ящика пива, сержанты с капралами добавили еще по пять. Командование роты щедро снабдило нас всевозможными винами, коньяками, аперитивом «Рикар» и прочими напитками; нас ожидает беспрерывная многочасовая трапеза из восьми наилучших блюд, какие способен произвести Педро со своей бойкой кухонной командой.
В семь часов полковник пройдется по палаткам и пожелает каждому взводу «Bon Noel» [45] в благодарность за что выслушает «Stille Nacht» [46] или еще что-нибудь рождественское, а затем начнется пьянка, которая обещает стать незабываемой.
Даже не знаю, как описать события этой ночи. Прежде всего мы собрались в главной палатке, и каждый получил от капитана Вильмена в подарок спортивный костюм и пуловер, после чего наконец наступил момент, когда мы уселись за стол. Стол блистал королевским великолепием. Здесь были самые разные холодные закуски, жареные цыплята, окорока и бараньи ноги, торты с горами крема, фрукты и сыры (в том числе бри со слезой), сельдерей и салат, шоколад и ликеры, коньяк и шампанское, красные, белые и розовые вина — и все это в количестве, которого хватило бы войску, численно превосходящему нас примерно в пять тысяч раз. Каким образом Педро удалось приготовить все это — уму непостижимо.
45
«Счастливого Рождества» (фр.).
46
«Тихая ночь»— старинная немецкая рождественская песня.
Но теперь кажется, что этот момент где-то далеко в прошлом; прекрасное начало вечера, который обернулся страшным сном. Было такое впечатление, что все до одного задались целью как можно быстрее напиться до полного бесчувствия, и очень скоро наше жилье превратилось в лохань со свиными помоями. Это было не веселым застольем, а какой-то эпидемией, неудержимо охватывавшей одного за другим, издевательской насмешкой над праздником, который мог бы пройти так замечательно. К нему очень хорошо подготовились, что в этой дикой местности было огромным достижением. Столько усилий затрачено, и все они полетели псу под хвост. Поведение пьяных бывает самым разным — от горделивого оцепенения до яростной агрессии, и сегодня ночью можно было наблюдать все варианты.
К еде едва прикоснулись, но спиртное было уничтожено без остатка. Куда оно делось — одному Богу известно. За столами очень скоро никого не осталось — легионеры бродили, шатаясь, по всему лагерю, а если не бродили, то валялись в беспамятстве или барахтались в снегу, выворачивая наружу все съеденное и выпитое. Шум стоял такой, будто взбесился целый стадион фанатов «Арсенала»; вскоре начались и драки. Где-то к утру впал в неистовство Хиршфельд. Он рыскал повсюду в поисках Грубера, кляня его на чем свет стоит и вопя, что его надо прикончить. Обладая по меньшей мере одной лошадиной силой, он, вероятно, так и сделал бы, если бы нашел его. Понадобилось десять человек, чтобы обуздать его и усадить, но он и от них в конце концов вырвался и кинулся во тьму за растаявшим в ней Грубером.
В полночь один из легионеров 2-й роты, полностью сойдя с катушек, помчался в горы с автоматом, запуская очереди в небеса в ознаменование Рождества Христова. По пути он уложил на месте одного из своих товарищей — пуля прострелила тому шею. Около палаток жгли костры; пиротехника не умолкала. Мне все это больше напоминало «Пороховой заговор» Гая Фокса, [47] нежели Рождество. Никто не ограничивал себя ни в чем, люди потеряли контроль над собой. Долго сдерживаемые эмоции вырвались наружу, как вода под напором из прорвавшегося шланга.
47
Имеется в виду вечер 5 ноября, когда в Англии устраивают фейерверк и сжигают пугало Гая Фокса, являвшегося главным исполнителем неудавшегося «Порохового заговора» 1605 г., участники которого подложили бочки с порохом под здание парламента, где должен был выступать король Яков I.
Праздничная ночь мало-помалу переходила в утро; в свете костров виднелись слоняющиеся по лагерю неприкаянные тени. Некоторые бродили в одиночестве, погрузившись в мрачное раздумье; их фигуры, завернутые в шинели, выглядели прямо-таки зловеще. Другие расхаживали группами, обнявшись и распевая песни, как компания гуляк, возвращающаяся с городской попойки. Это тоже было безотрадное зрелище. А может быть, и не такое уж безотрадное. Во всяком случае, это был не самый подходящий момент, чтобы предаваться меланхолии.
Я безостановочно пил всю ночь, но голова оставалась холодной и трезвой. Я не мог целиком погрузиться во всеобщий разгул и был этому рад. Наверное, все это меня немного ошеломило и вогнало в какой-то ступор — и холод, и жесткая заданность навязанной нам праздничной атмосферы, — как будто был дан приказ напиться всем до одного в хлам. Никакой радости во всем этом не было. Наполнив себя алкоголем по самую завязку, я в конце концов рухнул в углу на упаковочный ящик рядом с напившимися товарищами и провалился в окоченелое забытье.
Утро было ни дать ни взять воскрешением из мертвых — зрелище поистине удручающее. Похмелье накрыло всех своей тенью, не пощадив никого. Нашлось и немало бравых парней, продолживших празднование в первый день Рождества и, судя по всему, не собиравшихся останавливаться вплоть до Нового года. Среди них были и Тео с Ауриеммой. День тянулся медленно, нервы у всех расшатались, мороз кусался все сильнее, проникая до костей, назойливо требуя внимания и не позволяя ни минуты посидеть спокойно. День был, естественно, выходной, и надо было как-то его прожить. Уснуть мы не могли, так что ели, пили, притворялись, что получаем от этого удовольствие, и мечтали о завтрашнем дне, чтобы вернуться в трезвое и нормальное состояние.
Итак, мое первое Рождество в легионе было не самым веселым, но не по моей вине. Я старался как мог. Четверо моих старых друзей прислали мне поздравительные открытки. Господи, как они далеко отсюда!
Сегодня проводили обычную операцию. Весь день валил снег, мы шатались по горам до темноты. Шовен поскользнулся и сломал руку. Теперь отдыхает в госпитале в Батне, везунчик. Когда мы вернулись в лагерь, оказалось, что один из клапанов нашей палатки оторвался и всю ее завалило снегом. Час назад к нам заглянул Катценбергер и передал распоряжение на следующий день. Мусульмане ведут себя неспокойно, и 8 января, в день проведения референдума, ожидаются серьезные беспорядки, так что нас перебрасывают в Алжир. Отныне мы будем выступать в роли миротворцев между здешними европейцами и арабами. Это, возможно, будет небезынтересно.
Рано утром под низким нахмурившимся небом, с которого сыпал густой снег, мы покидали в грузовики кое-что из необходимого снаряжения и поехали на север. Самые большие китунмы оставили, а с ними в качестве арьергарда небольшой отряд, включавший по нескольку человек из каждой роты.
Весь день мы провели в открытых грузовиках на ледяном ветру, безжалостно продувавшем нас насквозь. Весь кузов машины засыпало снегом, и мы не превратились в примерзшие к сиденьям ледышки только потому, что время от времени вылезали, чтобы обмотать колеса цепями или, наоборот, снять их на участке с нормальной проходимостью. Делать это приходилось довольно часто. Хотя на мне был длинный вязаный жилет, пуловер, спортивный костюм, походное обмундирование и легкая шинель, я никогда так не замерзал, как сегодня. Вечером мы сделали остановку и, перекусив холодными сардинами, расставили наши маленькие палатки, чтобы как-то переночевать. У меня появился очень болезненный свищ, из-за которого непрерывно дергает правую половину лица, так что вряд ли мне удастся сегодня выспаться.