Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе
Шрифт:
Пещера — смертельная ловушка для всякого, кто сунется в нее, и, разумеется, могила для сидящих внутри. Когда ты входишь в пещеру, то не видишь ничего, зато сам служишь прекрасной мишенью для того, кто прячется в темноте.
Неожиданно Дорнах вызвал меня и сунул мне в руки фонарик. Стало быть, роль подсадной утки досталась мне. Теобальд и Ауриемма что-то проворчали в связи с этим, но дела это не меняло.
Привязав фонарик к концу палки и держа его как можно дальше от себя в левой руке, а автомат со взведенным курком в правой, я ввалился в пещеру, кидаясь от одной стенки прохода к другой и не задерживаясь на месте ни на секунду. Я ждал, что вот-вот прозвучит пулеметная очередь, но никаких выстрелов не последовало, и вместо этого внезапно раздался громкий крик Л'Оспиталье: «Sortez! Sortez!» [38] Я вылетел из пещеры как пробка из бутылки. Наблюдатель на вертолете
38
«Выходи! Выходи!» (фр.).
Мы двинулись по ущелью с еще большей осторожностью. Когда ты знаешь, что недалеко от тебя в кустах или, может, на дереве прячется человек с ружьем или автоматом, поджидающий тебя, чтобы продырявить насквозь, у тебя неизбежно возникнет очень неприятное ощущение на дне желудка и ты не полетишь вперед сломя голову. Чем ближе ты к нему подходишь, тем меньшее преимущество он имеет перед тобой, поскольку видимость становится одинаковой для обоих. Незаметно для самого себя ты начинаешь красться на цыпочках.
Слева от меня был Мартинек, за ним Ауриемма, ярдах в пяти правее шел Тео. Мне не было их видно, но я слышал, как они продираются сквозь кустарник. Передо мной появился просвет в зарослях шириной не больше пятнадцати ярдов, и мне показалось, что кусты в противоположном конце просвета зашевелились.
Внезапно Мартинек крикнул: «Attention!» [39] — и раздалось стаккато пулеметной очереди. Я имел возможность убедиться, что пули действительно свистят, когда пролетают у тебя над ухом. В ту же секунду я шлепнулся плашмя на землю и стал поливать автоматными очередями кусты в том месте, где я заметил движение, — примерно так же, как я поливал бы розы водой из шланга. Тео, Мартинек и Ауриемма тоже безостановочно стреляли. Неожиданно раздался крик Тео: «Граната!» — и все мы, прекратив стрельбу, уткнулись носом в землю и, затаив дыхание, закрыли голову руками. Секунда-другая напряженной тишины, затем мощнейший взрыв, пробивающий барабанные перепонки и разнесшийся по ущелью эхом.
39
«Внимание! Берегись!» (фр., англ.).
Это была наступательная граната, брошенная Тео. Не осколочная, а обычная, предназначенная для того, чтобы противник прекратил на какое-то время стрельбу, зарывшись в землю. И не успело еще замолкнуть эхо взрыва, как мы принялись снова поливать огнем кусты, где прятались арабы. Пулеметные очереди прозвучали сразу после взрыва как предсмертный хохот каких-то злых духов.
Сзади послышалась команда: «En avant! En avant!» [40] Мы вскочили на ноги — и схватка была закончена. В кустарнике мы нашли трех молодых арабов, чьи лица были так изрешечены пулями, словно на них высыпала оспа.
40
«Вперед! Вперед!» (фр.).
Они были капитально оснащены: две винтовки «энфилд», английский пулемет «стен», бинокли, компасы, хорошие ботинки. В мюзет(вещмешках) у всех были бритвенные принадлежности, зубные щетки, одеяла, в карманах письма, документы. Мы взяли их оружие и снаряжение; Ауриемма снял у одного из арабов ботинки — они оказались ему впору. Затем мы дошли до конца ущелья, где встретили бойцов 13-й бригады, уже разводивших костры, вокруг которых мы и собрались, ожидая приказа разбивать лагерь.
Французские регулярные войска набирают в свои ряды лояльных местных жителей, которые служат под началом офицеров-французов. Четыре дня назад батальон таких арабских добровольцев, составлявших гарнизон одного из фортов в горах, взбунтовался. Солдаты перебили французских офицеров, а также некоторых своих товарищей, отказавшихся участвовать в мятеже, разорили форт и ушли к феллахам.Французское командование имеет фотографии и досье этих мятежников и, само собой, не успокоится, пока не выловит их всех до единого. Поэтому теперь всякий раз, когда в этом районе берут в плен или убивают какого-нибудь араба, обязательно приезжает сотрудник Второго отдела, чтобы проверить, не служил ли этот человек в форте. Так было и сегодня. Спустившись к выходу из ущелья, мы рассчитывали отдохнуть и спокойно провести вечер, но тут объявился офицер Второго отдела. Наш взвод сегодня экип дю жур(на дежурстве), и потому именно ему было приказано выделить двух добровольцев, которые должны были вернуться к тому месту, где были убиты три араба,
Дорнах, проявив похвальное постоянство, выбрал меня и Ауриемму, и мы отправились в обратный путь на поиски трупов. Быстро темнело, и мы с трудом нашли то самое место, потратив на это целый час. Дорнах, отчаянно жестикулируя, свистящим шепотом велел нам держаться как можно тише и смотреть в оба. В этом он был прав: если бы какие-нибудь арабы вдруг наткнулись на нас и увидели, что мы отрезаем головы их товарищам, вряд ли нас ожидала бы легкая смерть.
Дорнах достал маленький острый перочинный нож и принялся за работу. Я в каком-то оцепенении наблюдал за тем, как он кровавыми руками перерезает трупам шеи. Прямо сцена из «Макбета»! Дорнах же проделывал все это не моргнув глазом, спокойно и сосредоточенно, словно тушку кролика свежевал. На то, чтобы отрезать две головы, у него ушло полчаса, и к этому времени, обеспокоенный нашей задержкой, командир роты послал людей на поиски. Мы услышали, как они окликают нас, но Дорнах приложил окровавленный палец к губам, запрещая нам отвечать. Голоса приблизились — и вот уже совсем рядом выкрикнули мое имя. Я откликнулся, и в ту же секунду Дорнах, бросив нож, схватил свой «стен» и, вскочив на ноги, направил его на меня. Он процедил сквозь зубы, что пристрелит меня на месте, если я издам еще хоть один звук. У него был вид абсолютно невменяемого, и сомневаться в том, что этот ублюдок так и сделает, не приходилось. Он закончил возиться со второй головой, а третью не имело смысла брать, так как лицо было обезображено пулями до неузнаваемости. В наказание за мой «проступок» Дорнах велел мне тащить обе головы в моем мюзет.Пока мы шли вниз, кровь сочилась из голов на мой спальный мешок и на продовольствие и стекала у меня по спине.
Головы весят немало, и на обратный путь у нас ушло минут сорок пять. К этому времени совсем стемнело. Люди готовили пищу на кострах, но при нашем появлении побросали все и сбежались посмотреть на трофеи, освещенные фарами джипа. Их сфотографировали, и мне велели выкинуть их. Взяв головы за окровавленные волосы, я забросил их подальше в кусты.
Спустя некоторое время произошел инцидент, который я буду до конца жизни вспоминать с содроганием, хотя тогда он заставил нас всех кататься от хохота. Испанцы из 2-го взвода приготовили котел супа, растворив в воде пакетики сухого концентрата. После того как все насытились, значительное количество супа осталось, и испанцы пригласили немца из соседнего взвода разделить их трапезу. Когда немец налил себе в миску супа и собирался приступить к еде, один из испанцев с хохотом вытащил из котла голову араба, которую он отыскал в кустах. Хохот привлек наше внимание, и мы увидели незабываемую картину: испанец в вытянутой руке держит за волосы отрезанную голову, с которой стекает суп, а немец в ужасе застыл на месте, бледный как полотно. Затем немец резко отвернулся и его вырвало. Испанец вместе со своими товарищами захохотал пуще прежнего. Юмор, конечно, своеобразный, но тут со вкусами спорить бесполезно; в тот момент и я вместе со всеми умирал со смеху — со всеми, кроме несчастного немца, разумеется. Он так и не притронулся к супу: ему стало худо уже оттого, что он чуть не съелего; примерно то же самое испытываешь, едва избежав автомобильной катастрофы.
Это был, наверное, самый длинный день из всех, что я провел в легионе. После ужина мы забрались в грузовики, которые отвезли нас в Медину. Там мы часа два снимали палатки и грузили их вместе с прочим оборудованием на машины при свете фар, а уже в полночь отправились в долгий путь «домой», в Филипвиль. Ночь была ясная, мы дрожали от холода и думали о приближающемся Рождестве.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
КОЛОНИСТЫ
Вот уже две недели мы живем в Филипвиле. Дни заполнены всевозможными скучными хозяйственными работами и бесконечными проверками, но время от времени мы выбираемся в город развлечься. В воскресенье — выходной (картье либр),в течение недели по вечерам тоже дают увольнительные, но тут есть одно небольшое препятствие.
Препятствием служит старшина Берггруэн, который подвергает осмотру всех выходящих в город. Он человек с характером и определенными способностями, и то и другое не доставляет никакой радости окружающим. По рождению он француз, но его вдохновенное сотрудничество с гитлеровскими штурмовиками в годы войны существенно подпортило его отношения с соотечественниками. Садистские наклонности Берггруэна свидетельствуют о том, что он кое-чему научился у нацистов, которым служил, и теперь он не упускает случая применить приобретенные навыки на практике, когда имеет дело с такими отбросами общества, как мы. Осмотр проводится очень придирчиво, и если обнаруживается какой-либо непорядок в одежде — цветные носки, к которым имеют пристрастие итальянцы, или маленькое пятнышко на кепи, — то увольнительная рвется в клочки, а сам провинившийся нередко получает в придачу чувствительный удар под дых.