Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе
Шрифт:
У Вайса на бедре рана, в которую можно запихать мячик для гольфа. Выглядит отталкивающе, наверняка там уже завелась инфекция. Наш медик Скарсинский поливает рану коньяком и уверяет, что это поможет. Вайс молчит и пьет пиво вместе с лечащим врачом.
Неразлучная парочка — Панзас и Скарсинский — распалась-таки. Бессмысленное шатание по горам, пьянки, холод — все это расшатывает нервную систему. Сегодня вечером они поссорились, и Старри предложил Панзасу выйти из палатки и разобраться. Это общепринятый способ разрешать все споры. Однако испанец не сдвинулся с места, как, само собой, и все прочие: это считается сугубо личным делом, в которое не должны вмешиваться ни товарищи, ни какие-нибудь там сержанты или капралы. Старри обозвал испанца всеми прозвищами, какие только существуют,
Еще один кошмарный марш-бросок, начавшийся с восходом солнца и продолжавшийся до заката с одним часовым перерывом. Дождь при этом льет непрерывно, а мы мотаемся вверх и вниз по холмам. Опять вконец сорванное дыхание, панический страх, что ты свалишься просто из-за нехватки кислорода, и сильнейшая боль в спине из-за мешка. В какой-то момент ноги буквально подогнулись подо мной.
Хиршфельд, подгонявший меня весь последний час, окончательно вышел из себя и, подскочив ко мне, стал пинать меня в спину, заставляя подняться. В результате мне все-таки удалось продолжить путь.
Карос объяснил мне впоследствии, что ему уже приходилось видеть такое и, хотя Хиршфельд, конечно, самая мерзкая двуногая скотина на этом свете, его понукания станут для меня в конечном итоге благом. Чистокровная лошадь бежит до тех пор, пока не упадет замертво от разрыва сердца. Человек падает, исчерпав тридцать процентов своих потенциальных сил, но он еще далеко не труп. Сила воли, страх или какая-нибудь посторонняя сила могут привести в действие еще по меньшей мере тридцать процентов. Думаю, если я выложусь даже на семьдесят процентов, то Хиршфельд выбьет из меня еще двадцать и на жизнь мне останется какой-то несчастный десяток. Кстати, интересная подробность: сегодня на марше свалились пятеро ветеранов 2-го взвода. И ради чего все это, спрашивается? Хоть бы какой-нибудь занюханный арабский след попался — так нет же.
Наконец-то феллахи!Утром мы вышли, как обычно, на их поиски и после обеда начали карабкаться на главную вершину всего массива высотой 7000 футов.
2-ю роту, находившуюся справа от нас на соседней горе, неожиданно обстреляли, и нам был дан приказ бегом подниматься на вершину, откуда был хорошо виден тот холм, где засели партизаны. Не прошло и нескольких минут, как прибыло подкрепление, в воздухе зажужжали вертолеты. Оглушительно и неумолчно застучали пулеметы, стали рваться ручные гранаты. Сражение развернулось по полной программе.
Командование хотело было высадить 1-ю роту с вертолетов на вершину, занятую арабами, но первый же вертолет, попытавшийся сделать это, был прошит пулеметной очередью и кое-как покинул опасный участок. Однако перед этим он успел высадить первого десантника, и тот оказался в одиночестве лицом к лицу с противником, поливавшим его градом пуль. У него было пять ручных гранат, и каким-то чудом, бросая их направо и налево, он сумел унести ноги целым и невредимым.
Мы между тем смогли нанести кое-какой урон противнику с помощью миномета и легких пулеметов, а также отчасти и винтовок. От автоматов было мало толку, поскольку арабские укрепления были очень хорошо замаскированы.
Вторая рота, наткнувшаяся на заградительный огонь арабов, потеряла двадцать человек. Пятеро были убиты на месте, остальные ранены. Особенно ужасной была гибель одного из сержантов, сраженного разрывной пулей. Она попала в ручную гранату, висевшую у него на ремне, и взрывом его буквально разорвало пополам. Лефевр, который был вместе с нами в Сюлли, был убит пулей, попавшей ему в голову и прошедшей сквозь кокарду на его берете. Его служба продолжалась девять месяцев. Погиб и Джо, с которым мы пили пиво и шутили, казалось, всего несколько минут назад. Прахом пошли все его планы
Весь длинный жаркий день мы дрались с арабами до победного конца. Они так тщательно окопались, что с одними минометами, без поддержки вертолетов мы вряд ли выкурили бы их из укрытий. Лишь когда быстрые «алуэтты» стали интенсивно поливать их пулеметными очередями, нам удалось сломить сопротивление противника. Примерно в четыре часа 1-й и 4-й ротам был дан приказ «Montez a l'assaut!» [36] и они начали цепью подниматься на холм.
Мы наблюдали за тем, как они взбираются по склону перебежками от одного валуна к другому, задерживаясь за ними лишь для того, чтобы перевести дух, и продолжая наступать. Наша 3-я рота прикрывала их непрерывным огнем, арабы угощали нас ответным. Они так легко не сдаются. 2-я рота, воевавшая на холме целый день, была отведена в укрытие подкрепиться — люди не ели с самого утра.
36
«Вперед! В атаку!» (фр.).
К вечеру все было завершено. Воины 1-й и 4-й рот были уже на вершине холма и, перебегая от куста к кусту и от блиндажа к блиндажу, поливали арабские траншеи из автоматов и забрасывали их гранатами. В итоге были убиты пятьдесят три араба. Пленных в этот день не брали. Все рвались отомстить за утреннее нападение и решили, что Женевские конвенции на таком расстоянии от Женевы не действуют. [37]
С нашей стороны были убиты девять человек и ранены тридцать. У арабов мы захватили около двадцати автоматов, полдюжины легких пулеметов, ручные пулеметы «брен», немецкие пулеметы MG-42 и несколько винтовок. Неплохие трофеи! Но на этом события этого дня не кончились.
37
Женевская конвенция об обращении с военнопленными была подписана в Женеве в 1929 г. и регулировала обращение с военнопленными, в частности во время Второй мировой войны. В 1949 г. вновь были подписаны Женевские конвенции, которые являются основой международного гуманитарного права, в том числе Третья Женевская конвенция об обращении с военнопленными. Конвенция вступила в силу 21 октября 1950 г.
За холмом, на котором мы закрепились, находилась долина с очень крутыми склонами, практически ущелье. С вертолетов в этой долине были обнаружены феллахи,и, поскольку наша рота еще не входила в прямой контакт с противником, нам приказали обыскать эту долину. 13-я бригада механизированной пехоты, также базирующаяся в этой провинции, выслала роту, которая перекрыла нижний выход из ущелья; мы же начали двигаться сверху вниз.
Ущелье протянулось на полторы мили; склоны его были невероятно крутыми, а дно заросло густым кустарником и высокими елями, полностью закрывавшими обзор сверху. Мы двигались расчлененным строем. Наш взвод, как сексьон дю жур,занимал положение в середине, где идти было особенно трудно, а 1-й и 4-й взводы шли по бокам от нас.
Продвигались мы медленно — во-первых, из-за подлеска, а во-вторых, из предосторожности. Видимость не превышала нескольких ярдов, и было неизвестно, что ждет нас впереди, поскольку 13-я бригада блокировала выход из ущелья и деваться партизанам было некуда.
На полпути я увидел вход в пещеру, перед которой валялась солома, — без сомнения, партизанское гнездо. Вот только неясно было, улетели ли птички? Л'Оспиталье подошел ко мне разведать обстановку, и вместе с ним еще полвзвода. Он связался с кружившим над нами вертолетом, и вертолетчики подтвердили, что видели арабов именно в этом месте. Л'Оспиталье приказал Дорнаху послать в пещеру добровольца на разведку, но таковых не нашлось. Сержант окинул легионеров взглядом, и на всех лицах можно было прочитать одно и то же: «Лезь туда сам, балбес!»