Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе
Шрифт:
Не задумываясь ни на секунду и не готовясь, он нанес Штоббу удар снизу в челюсть, от которого тот со всеми своими 195 фунтами взлетел в воздух и приземлился на спину с другой стороны железнодорожных путей. В этот удар была вложена сила скорого поезда и поистине бешеная энергия. Все, наблюдавшие это, разинули рот, не веря своим глазам. Такого никто из нас, без сомнения, никогда не видел и вряд ли увидит когда-либо еще, разве что Штобб по глупости поднялся бы на ноги. Но он не поднялся и некоторое время лежал неподвижно, затем сел, бессмысленно озираясь, не в состоянии сфокусировать на чем-нибудь свой взгляд. Марио тем временем мало-помалу остыл и помог Штоббу встать. Все остальные взяли себе на заметку, что надо держаться подальше от уха Марио и что ссориться с итальянцем нельзя ни в коем случае.
Блида — сказочное место. Это гигантский военный лагерь, который служит центром общеармейской подготовки парашютистов. Нас тут принимают как гостей! По сравнению со всем тем, что мы видели до сих пор, здесь невообразимая роскошь. Питание просто фантастическое — в легионе таким и не пахнет. Ежедневно нас кормят восхитительными бифштексами с зеленым салатом, а за завтраком мы до отвала наедаемся омлетами и тостами.
В лагере два кинотеатра, четыре или пять столовых и три больших фойе,где можно заказать банкет из пяти блюд. Тут осознаешь, что по части снабжения Иностранный легион значительно уступает регулярной французской армии — за исключением вооружения.
В первый же день в лагере я познакомился с отличным медиком, который пришел в ужас, увидев рану на моей ноге, — она до сих пор не зажила. Он часто бывал в Лондоне, и мы долго беседовали с ним о старушке Англии, по которой он тоскует, похоже, не меньше моего. Да, вот бы оказаться сейчас в Англии: друзья, вечеринки, «Таймс», подземка, кинотеатры на Лестер-сквер, уик-энды за городом… Все это осталось где-то далеко-далеко, в другой жизни и другом времени.
Подготовка здесь серьезная. За день мы узнаем больше, чем усвоили за месяц в Сюлли. Сержанты, которых здесь называют монитёрами(инструкторами), — отличные парни, у них нет этой постоянной нарочитой жесткости, которую сержанты и капралы в легионе носят с собой как непременную часть снаряжения. Мы, легионеры, входим в смешанную роту продвинутой подготовки ( промосьон), где мы составляем лишь шестую часть, а все остальные из регулярной армии. В первый же день мы проходили квалификационные испытания. Двадцать четыре человека из регулярной армии не выдержали их, так что численность нашей промосьончуть меньше, чем планировалось. Промосьонразделена на взводы. Мы целыми днями прыгаем с платформ, отдельно отрабатываем элементы воображаемого приземления или болтаемся над землей на специальных подтяжках, с помощью которых имитируется приземление при сильном ветре. Время от времени устраиваются перерывы для кассекрут(легкого завтрака) с пивом. Атмосфера неизменно дружеская и жизнерадостная, так что настроение у всех бодрое и воинский дух, соответственно, на высоте. Монитёрнашей группы — сержант Лежен. Потрясающий парень, лучшего командира не придумаешь. Он дает нам массу ценных советов, например:
— Если при прыжке ваш парашют не раскрылся, держите левую руку как можно выше.
— Зачем? — недоумеваем мы.
— Чтобы не разбить часы.
Мы научились идеально складывать парашюты (в легионе мы сами складываем свой парашют, чтобы некого было винить, если он не раскроется). Мы досконально знаем все, что можно знать о парашютах: как направлять их в ту или иную сторону, как ускорять или замедлять спуск. Так что осталось только подняться в воздух и прыгнуть.
Вчера получил письмо от Дженнифер. Она развлекается в Италии. Да, неплохо живут девочки! Кроме того, пришло длиннющее послание от Алистера Холла из Гонконга — прямо крик души на четырнадцати страницах. Он разочаровался в своем уланском полку [26] и в армейской службе в целом. Отсутствие настоящего дела, тем более в Гонконге, порождает у него вопросы: «Какой в этом смысл?» и «Зачем мне это надо?» Ответ на подобные вопросы чаще всего неутешителен: «Это одному Богу известно, но нам Он не скажет». Ну, Алистеру, по крайней мере, осталось служить два года, а не пять, как мне, и я, честно говоря, думаю, что условия у него полегче.
26
Некоторые британские бронетанковые части сохраняют традиционное название кавалерийских.
И еще мы летали сегодня с парнями, выполнявшими затяжные прыжки. Выглядит это просто фантастически, но когда смотришь из люка вниз и думаешь, что в следующий раз и тебе придется прыгать отсюда, это основательно взбадривает.
Сегодня нас подняли рано, но я проснулся еще до того, как прозвучал горн. Для нас наступил наконец День «D», [27] и адреналин бурлил вовсю.
Внешне, однако, это бурление никак не проявлялось. Все неторопливо оделись и так же неторопливо направились в рефектуарвыпить кофе. Обычной болтовни и шуток почти не было. Так же молчаливо мы доехали до летного поля, где нам выдали парашюты. Мы примерили их, проверили все ремни и стропы, после чего снова сняли и уложили рядами, а сами, стоя поблизости, курили и переговаривались в ожидании самолетов и приказа на посадку. И вот раздалась команда: « Equipez-vous!». [28] Тут уже прилив адреналина сорвал меня с места, и я кинулся к своему парашюту.
27
Первоначально — день высадки союзников в Нормандии (6 июня 1944 г.); традиционно употребляется как обозначение начала какой-либо операции.
28
«Надеть снаряжение!» (фр.).
Надев парашюты, мы стали застегивать ремни. Мы проделывали это тысячекратно и справились бы с этим с закрытыми глазами, но на этот раз все было не понарошку, а всерьез. Пальцы не слушались, дышалось почему-то с трудом. «Интересно, — подумал я, — другие чувствуют то же самое или только я трясусь?» У всех, мне казалось, был такой вид, словно они одевались на вечеринку. Я тоже старался принять спокойный и непринужденный вид и неистово жевал с этой целью резинку, но это плохо помогало. Наконец снаряжение было надето, и монитёрыпрошлись вдоль строя, проверяя, все ли в порядке. И надо же, почти у каждого что-нибудь было упущено! Один не закрепил стропы, другой не застегнул пряжку, у третьего парашют был плохо сложен и свешивался чуть не до земли — конфуз, да и только.
Монитёрыустранили все неполадки, и мы пошли на посадку. На борту было тридцать шесть парашютистов. Мы сидели на банкетахвдоль стенок, но четверым места не хватило, им пришлось устроиться на полу. Все были страшно возбуждены и не описались от страха, я думаю, только потому, что испытывали необыкновенное любопытство.
Старина Лежен ухмыльнулся мне, я криво улыбнулся в ответ, и он расхохотался, скотина. Кто-то затянул бравую песню, все тут же ее подхватили — прямо признание в собственной трусости! Начальник отделения личного состава, руководивший нашей подготовкой, тоже был на борту и расхаживал взад и вперед, не скрывая насмешливой улыбки. Потратив уйму часов на то, чтобы научить нас прыгать правильно, он хотел убедиться, что не напрасно извел на нас время.
Самолет медленно выкатил на взлетную полосу, яростно взревел моторами и оторвался от земли.
Мысленно отсчитывая минуты, я смотрел в иллюминатор и видел землю в тысяче футов под собой. Набрав высоту, самолет стал кружить. Сердце у меня стучало, как двухтактный двигатель, а челюсти, наверное, побили рекорд в скорости жевания резинки.
Неожиданно в переборке зажглась красная лампочка, и Лежен, взмахнув рукой, крикнул: «Debout! Accrochez!». [29] Мы поднялись и прицепили парашюты к проволоке, протянутой под потолком. Монитёрыбыстро прошли мимо двух наших колонн, проверяя, правильно ли застегнуты замки. Мы напоминали рыбу, развешанную на проволоке для сушки; мне казалось, что ноги у меня отнялись.
29
«Встать! Прицепить тросы!» (фр.).
«Bon voyage!» [30] — напутствовал меня Лежен, проверяя мое снаряжение. Я ответил ему слабой улыбкой. Внезапно с устрашающей пронзительностью взвыла сирена, заглушив даже рев двигателей. Внутри у меня все куда-то ухнуло. Вместо красной лампочки зажглась зеленая, и первый парашютист подошел к раскрытому люку, готовясь прыгать. Монитёрскомандовал: «Пошел!» — хлопнул парня по спине, и тот исчез. Наша колонна сместилась вперед, в дверях стоял уже следующий. Дыхание у меня сперло, во рту было сухо, как в солончаке посреди Сахары. Вот уж не думал, что могу испытывать такой страх. Господи, что за трус! Но если уж перебздел, так перебздел, ничего не поделаешь.
30
Счастливого пути! (фр.).