Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе
Шрифт:
Вокруг нас собралась толпа, и, когда Шмидт затих, кто-то оттащил меня от него. В первый момент я испугался, потому что Отто лежал неподвижно с багровым лицом. Однако, после того как ему вылили на голову ведро столь драгоценной воды, он пришел в себя. Де Грааф тоже наблюдал эту сцену, и для него это был лучший момент за все время службы в легионе. Вечером мы отпраздновали это событие в фойе,подняв тост за то, чтобы типы, подобные Отто Шмидту и Мальцу, были осуждены на вечные муки. Надеюсь, теперь проблем с их стороны будет меньше. Единственное, что плохо, — я получил довольно глубокую рану на ноге, а все раны здесь, благодаря мухам, гноятся, так что в ближайшем будущем можно ожидать осложнения.
Сассель утратила всю свою привлекательность — если вообще обладала таковой. Солнце жарит вовсю, мухи окончательно озверели, наша одежда и еда присыпаны песком. А ночи при этом холодные. Рана у меня на ноге гноится, и хотя фельдшер ежедневно поливает ее йодом, это не помогает.
Правда, не обошлось и без развлечений. Как-то ночью двое наших парней угнали в деревне катер и укатили на нем в сторону Марокко. Настоящее морское приключение! Но на восьмидесятой миле у них кончился бензин, так что им пришлось плыть до берега, где их засек патрульный вертолет, и в конце концов их задержали. Теперь их, по всей вероятности, отправят в штрафной батальон в Колом-Бешаре, в песках Сахары. Грустный конец веселой затеи.
День в Колом-Бешаре начинается в 4.30; в 6.00 — проверка в казарме. После этого заключенные работают кирками и лопатами или дробят камни тяжелым молотом — и все это под палящим солнцем пустыни. Проверки следуют одна за другой в течение всего дня. Развлечений никаких — ни фойе,ни кино. Нет ничего, что могло бы развеять тоску и монотонность существования. С заключенными обращаются крайне жестоко и наказывают их с холодной безжалостностью. Месяц за месяцем тянутся в полной изоляции, люди не имеют возможности ни выйти за пределы лагеря, ни посидеть хотя бы изредка с товарищами и выпить пива — только каторжный труд в беспощадном зное и тоска смертная. Для этой тоски есть местное название. Кафар— это состояние, когда тебе кажется, что у тебя в голове копошатся миллионы крошечных насекомых, и, если ты не избавишься от этого ощущения, тебе грозит настоящее умопомешательство. Кафар— это паразит, который питается твоим мозгом, разрушает твой дух и постепенно превращает тебя в развалину.
Завтра мы возвращаемся в Маскару. Не могу сказать, чтобы я чувствовал себя отдохнувшим.
Завтра нас посылают на курсы, где мы будем учиться прыгать с парашютом. Всего нас девять человек. Де Грааф поддался на мои уговоры и тоже записался, хотя, боюсь, не подумав как следует. Вольмар пригласил меня к себе домой на ужин и сказал, что я могу взять с собой кого-нибудь из товарищей, и мне, естественно, сразу пришел в голову де Грааф. Но из-за приготовлений к отъезду мы смогли выбраться из казармы только в десять часов, и это была настоящая трагедия, потому что супруга Вольмара, эта необыкновенная женщина, хотела устроить нам настоящий пир, а когда мы не явились в назначенное время, они решили, что мы вообще не придем. Когда мы все-таки пришли, они уже поужинали и все убрали. Я чувствовал себя ужасно из-за того, что мы их так разочаровали, тем более что с их стороны это был потрясающе щедрый жест, совершенно необыкновенный для легиона. И это событие — хотя, конечно, и не такое уж значительное — запомнится мне как одно из самых печальных в моей жизни, потому что мы пропустили его, а оно было чрезвычайно важно для меня, да и для них, я думаю, тоже. Мы распили бутылку шотландского виски и тем самым хотя бы отчасти спасли положение.
Позже к нам присоединился Шериф, и вместе с Вольмаром они рассказали нам много интересного о легионе. Оба отслужили в нем по одиннадцать лет, легион был у них уже в крови, в каждой морщинке их задубевших лиц. Оказалось, что Шериф вполне великодушный и не плохой человек.
В конце концов мы распрощались. Мне было очень грустно расставаться с Вольмаром. Скорее всего, я его больше не увижу. Подразделения легиона разбросаны по большой территории, а Вольмар через четыре года увольняется. Он с самого начала принимал во мне участие, и его поддержка, его великолепное чувство юмора всегда придавали мне сил. Такого человека хорошо иметь рядом, когда дела идут не лучшим образом; мне будет не хватать его. Это была наша последняя ночь в Маскаре, и, покинув дом Вольмара, мы решили выпить все имеющиеся в городе запасы спиртного — все равно ведь мы больше сюда не вернемся!
Наша великолепная девятка вышла рано утром на отдельный строевой смотр. Смотр проводил Прат-Марка, который пожал каждому из нас руку и пожелал успеха, а затем мы в последний раз выехали за ворота 5-го батальона. Все легионеры высыпали из казарм, чтобы проводить нас. Вокруг был лес машущих рук, в толпе мелькали дружеские лица — таких было большинство, — и каждое оставило зарубку в нашей памяти. Одни будут долго вспоминаться по тому или иному поводу, другие, наверное, со временем забудутся. Тут были Вебер, Батиста, Д'Эглиз, Лоренц, Вернер, Рене Бауманн и даже Мальц с Отто Шмидтом — эту парочку я уж точно запомню, хотя и против воли. Оставив их всех позади, мы прогрохотали по улицам Маскары и, кинув последний взгляд на городишко, устремились в направлении Сюлли. Первый этап службы завершился.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СЮЛЛИ
Уже к вечеру перед нами предстал Сюлли — сущая клоака, в которой мы проторчим примерно шесть недель, пока из нас будут делать десантников. Сюлли — это ферма милях в десяти от Сиди-бель-Аббеса. Опочивальней нам служит огромная перестроенная конюшня, желоб-поилка для лошадей во дворе — наш лавабо(умывальник), а надстройка над бывшим винным погребом — рефектуар.Туалета как такового не существует, вместо него в двухстах ярдах от казармы вырыта траншея, где нас всегда приветствуют тучи мух.
Едим мы не с тарелок, как в Маскаре, а из котелков, что отнюдь не способствует аппетиту, — все равно что пить «Дом Периньон» из чашки с кофейной гущей. Короче, Сюлли — дыра из дыр, и мне она ни капельки не нравится.
Вечером мы познакомились с командиром части, капитаном Глассе. По виду типичный француз — служака, суровый и здравомыслящий.
Воинская часть в Сюлли состоит из двух взводов, в каждом примерно по двадцать человек. Поскольку мы только что прибыли, то стали 2-м взводом, а 1-й занимается здесь уже около месяца. Нашим взводом командует лейтенант Летан.
Он, кажется, не слишком уверен в себе, и распоряжаются от его имени, как правило, два сержанта. Первый из них — по фамилии Крюгер, с лицом не более выразительным, чем бетонная глыба. Говорит очень тихо с заметным славянским акцентом. Он, несомненно, опасен. Крюгер был парашютистом в немецкой армии и участвовал в обороне Монте-Кассино, [20] что уже само по себе никому не доставляет радости. Второго сержанта зовут Виссман. Он голландец, чрезвычайно энергичный и довольный собой. Очень хорошо говорит по-английски.
20
В битве на холме Кассино под Римом («Битве за Рим») в начале 1944 г. союзники нанесли поражение немецким и итальянским войскам.
Помимо двух сержантов, нами командуют два капрала — итальянец Маллони и немец Кан. На первый взгляд, оба настроены довольно благодушно.
День начался с того, что нам выдали новое обмундирование, включая пару хороших ботинок. Мы были донельзя рады избавиться от кошмарных сапог, в которых ходили до сих пор.
Затем последовала серия обычных испытаний, от которых нам, похоже, никуда не деться. Сегодняшний график включал лазание по канату, отжимания, упражнения для пресса, пятимильный бег трусцой с полной выкладкой, ряд забегов на короткие дистанции, в том числе на полтора километра, и еще несколько видов пыток. Парни явно проверяли нас — обстукивали штукатурку, чтобы обнаружить под ней слабые места.