Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе

Мюррей Саймон

6 июня 1962 г.

Чем ближе независимость, тем медленнее тянется время. Поскольку она неизбежна, так пускай бы уж пришла поскорее, чтобы мы могли окончательно распроститься с прошлым и вступить в новую фазу нашей здешней жизни. Ждать, пока это произойдет, — все равно что бежать на месте.

Десять дней мы провели на тунисской границе. Первой партии феллаховбыло разрешено войти в Алжир. В течение двух дней граница была открыта. Тысячи пеших арабов, легковых автомобилей и грузовиков, растянувшись колонной до самого горизонта, шли и шли мимо нас все эти сорок восемь часов.

Когда проход снова

закрыли, мы залегли цепью вдоль границы на протяжении нескольких миль и тихо провели там всю ночь — удостовериться, что арабы не злоупотребят оказанным им гостеприимством.

Становится ясно, что европейцам здесь придется несладко, когда алжирцы возьмут власть в свои руки. Слишком много ненависти накопилось за последние годы, и ее не вытравишь, подписав мирный договор. Стремление отомстить можно понять. Когда мы уехали из Филипвиля, в лагере осталась небольшая группа легионеров, чтобы навести окончательный порядок. Вечером двое из них отправились в город, где на них напали. Одному удалось бежать, другому отрезали голову.

Уайт покидал Филипвиль с последним грузовиком. Он сказал, что накануне отъезда несколько человек отправились на городское кладбище, чтобы в последний раз подравнять траву на легионерских могилах и привести их в приличный вид. Но арабы успокоятся лишь тогда, когда могилы совсем зарастут и сравняются с землей.

А в Сук-Ахрасе я столкнулся с их враждебностью в довольно необычной обстановке. В одно из воскресений мы с Павличиком были в городе и просто из любопытства решили зайти в большую мечеть. Мы вели себя очень уважительно — сняли ботинки и низко поклонились мулле, вышедшему нам навстречу. На нас была форма парашютистов, и, хотя присутствовавшие в мечети старики были явно изумлены нашему появлению, они пригласили нас сесть в их круг на ковре в центре помещения. Вся мечеть была устлана умопомрачительными коврами, на которых сидели или стояли люди и, по-видимому, молились. Старики держались с нами исключительно гостеприимно. Пряча изумление в длинных белых бородах, они дружески пожали нам руки. Мы сели и поговорили с ними о религии, сойдясь на том, что у разных народов разные формы поклонения Богу, но фактически все они верят в единое высшее существо. Эти добрые люди были с нами абсолютно искренни. Никакой враждебности ни мы к ним, ни они к нам не испытывали, царила атмосфера доброжелательства. Но это продолжалось недолго. Неожиданно к нам подошел какой-то араб и сказал, что на улице перед мечетью появился патруль и назревают беспорядки, так что нам лучше уйти. Мы распрощались с этими достойными людьми и поспешно обулись.

Выйдя на улицу, мы были ошеломлены, увидев огромную толпу арабов, смотревших на нас отнюдь не доброжелательно. Думаю, в этот момент мы с Павличиком были настолько близки к тому, чтобы отдать Богу душу, насколько это возможно для человека, ничем не спровоцировавшего такую ситуацию. Но тут двери мечети распахнулись и появился самый старший из почтенных старцев, с которыми мы беседовали. Подойдя к нам, он на глазах у всей толпы дружески пожал нам руки на прощание. Увидев это, толпа неохотно раздалась, дав нам пройти. Мы с облегчением медленно двинулись по этому коридору, борясь с искушением удариться в бегство. Но, свернув за угол, мы кинулись бежать со всех ног. Думаю, что не скоро я отважусь зайти в мечеть еще раз без приглашения.

15 июня 1962 г.

Три капрала и восемь рядовых легионеров арестованы за продажу оружия оасовцам. Эта торговля стала распространяться в последнее время. Минимальное наказание, которое их ожидает, — семь лет в гражданской

тюрьме. В легионе этот срок им не засчитывается, и после выхода из тюрьмы их могут призвать для завершения службы. Так что у них будет какая-то перспектива, пока они будут отсиживать эти семь лет.

И еще одна ошеломляющая новость: Вилли Штеффен и Шарли Нуа арестованы в Марселе за попытку вооруженного ограбления банка. Это ни в какие ворота не лезет. Это настолько фантастично, что должно быть правдой. Высказывались предположения, что их втравили в это оасовцы, но, каковы бы ни были обстоятельства, у меня это просто не укладывается в голове. Всего несколько недель назад они радовались долгожданной свободе, строили планы на будущую жизнь, а теперь все это полетело к чертям собачьим. Чистое безумие!

Теперь, вспоминая старину Вилли, я не буду больше представлять его поглощающим галлоны пива в Гейдельберге и танцующим с девушками на столе, вместо этого я буду мысленно видеть его за решеткой. Он человек необузданный и горячий, десять лет в тюрьме угробят его. Как и многие другие здесь — да и я, наверное, тоже, — он привык скользить по поверхности жизни, ни о чем особенно не задумываясь. Это все потому, что на нас не лежит никакой ответственности. Нам не о чем беспокоиться, ничто нас по-настоящему не заботит.

Еще меньше его будет что-либо заботить, когда он выйдет из тюрьмы. Да и поздно будет заботиться о чем-либо — жизнь для него будет кончена.

Результат этой борьбы всегда один и тот же. Так почему бы странам-метрополиям не подготовить освобождение мирным путем и на более выгодных для себя условиях? Франция оставила себе аренду военно-морской базы в Мерс-эль-Кебире и права на добычу нефти в Сахаре сроком на пять лет. А когда пять лет истекут, она останется ни с чем после того, как более столетия вкладывала в Алжир средства.

Об ОАС ни слуху ни духу. Им нет смысла продолжать, они должны понимать, что для них все кончено. Зато арабы пребывают в эйфории. В каждом окне вывешен новый алжирский флаг, на улицах люди танцуют от радости.

Месяц спустя

На следующий день после объявления независимости мы отрабатывали прыжки с парашютом одновременно с двадцати самолетов. Бог знает что думали арабы, видя, как на них опускается полчище парашютистов. Это был мой двадцать пятый прыжок. С тех пор ничего интересного не произошло, мы просто отбываем день за днем, не имея понятия, что последует дальше.

Когда после длительных сражений наступает мир, все ликуют — часто обе стороны в равной степени. Люди возвращаются домой, к прежней жизни, которую они оставили в начале войны, строят планы на будущее. Их жизнь снова приобретает смысл. В легионе не так и даже совсем наоборот. Жизнь останавливается. В ней нет больше цели, нет смысла. Людьми овладевает растерянность, быстро перерастающая в скуку, а вместе с этим резко падает дисциплина и боевой дух. Все испытывают недовольство, и система начинает разваливаться.

Война в Алжире окончена, и энергия, которая так долго двигала военную машину легиона, должна быть направлена в какое-то новое русло. Если не дать энергии выхода, она становится взрывоопасной. У Франции осталось совсем мало колоний, и, насколько я знаю, они не доставляют ей неприятностей, так что легионерам там нечего делать. Говорят, что зарождается движение за независимость на Мадагаскаре, но я не уверен, что французы готовы ввязаться в подобную историю еще раз. Слишком долго все это продолжалось и слишком дорого обошлось для них в Индокитае и Северной Африке, пусть даже ударной силой служили легионеры.